Рита сглотнула. Боль в голове усилилась, а перед глазами поплыли точки. Связерский говорил разумные вещи. Да только как отделить их от эмоций, которые просто взрывали ее изнутри?
— Мы могли бы прекрасно провести время, — продолжал увещевать ее бывший. — Сходить в ресторан, прокатиться на яхте, пойти в какой-нибудь клуб. Здесь полно всяческих развлечений…
Он реально считал, что ей есть до этого дело? Да она… Да она… Вела себя, как истеричная баба! — фыркнуло подсознание. — Будь мудрее, Измайлова. Где твоя гордость? Зачем ты рвешь душу, демонстрируя, как тебе было плохо? Думаешь, ему есть до этого дело?! Соберись! Кончай дурака валять… В его рафинированном мире все обстоит совершенно иначе. Там нет места чувствам — только голый расчет. А потому и расстаются друзьями. Нет чувств — нет обиды, нет боли. Любовь и обида — удел таких плебеев, как ты, Риточка. Ему не понять. Он платил алименты. И тем самым, в своем извращенном понимании, делал для сына все, что от него требовалось.
— Ты прав. Нам нужно думать о Марике.
Богдан вскинул взгляд. Он не ожидал, что Рита так быстро капитулирует. Не надеялся на ее благоразумие, а она сумела его удивить.
— Правда? — недоверчиво вскинул бровь Связерский.
— Ну, конечно. В конце концов, ничего такого не произошло. Никто не умер.
И осеклась. Проглотила слова. Боль, с которой она уже, казалось бы, срослась, снова вскинула голову. Умер… И она могла умереть. Чего уж… Никто не знал, насколько тяжело ей дался Марик. Лишь дед, который два дня провел под палатой реанимации.
Рита нахмурилась, отгоняя набежавший кошмар. Меньше всего на свете она хотела вспоминать тот день.
— Рит…
— Ммм?
— Спасибо. Правда. Спасибо…
— За что? — сглотнула она.
— За сына. Я… — Богдан снова растер шею, но решительно оторвав взгляд от пола, заглянул все же ей в глаза: — Он отличный парень.
И это не твоя заслуга, Связерский… — подумали вместе они.
— Да. У меня чудесный сын… — согласилась Рита.
Богдан кивнул. Постоял в пороге еще недолго и, пробормотав что-то на тему «ну, ладно, не буду тебе мешать», пошел прочь из комнаты. А из Риты будто воздух выпустили. Она осела на край кровати и зарылась лицом в дрожащие руки. Это было слишком… Все еще слишком больно.
Его предательство. Её любовь.
В приоткрытое окошко, надувая, как парус, тюль, врывался легкий освежающий бриз, снизу доносился звонкий голос сына и глубокий — его отца. Они переговаривались о чем-то и смеялись, накрывая на стол, а она неслась… неслась на годы назад в тот вечер, разделивший ее жизнь на «до» и «после».
— Рит… А может, ну ее, эту встречу рассвета? Ну, что мы там не видели, правда? — спросил Богдан, покачиваясь с Ритой в такт орущего из динамиков трека Рианы. Рядом кружились одноклассники, но Рита никого не замечала. Она чувствовала лишь жар крепкого тела Связерского.