В самолете стало ясно: поставлена задача — начать заводские испытания. Решение правительства. Бутаков буркнул: «Международная обстановка, понимаете… Эйзенхауэр вчера выступил с программной речью. Призывает не сокращать, а наращивать гонку вооружений. Валит с больной головы на здоровую».
Рука на колене, и опять пальцы методически сжимаются и разжимаются.
Понимаю… Придется работать до одурения, а где — в Москве или в Кара-Суе — все равно. Но лучше бы в эти дни в Москве — майские праздники на носу.
В столице прохладно, кучевые облака, как горы, гуляют по небу. Я привез тюльпанов кара-суйских, первых, ранних, таких в Москве с огнем не сыскать.
29 апреля
Да, моделирующий стенд за эти полмесяца ни на минуту не выключался — днем и ночью грелась аппаратура. В графиках работы сотрудников — на сон шесть часов, остальное — вкалывать. Такое чувство: вот-вот задымятся, схватятся пламенем все эти шкафы, блоки, приставки, осциллографы, генераторы сигналов, модуляторы, вместе с ними паутина проводов и кабелей — красных, желтых, зеленых, белых…
Причина простая: после майских праздников — заводские испытания. Опять радости кара-суйской месяца на два!
Днем позвонила Ася, секретарша шефа, жеманно промурлыкала: «А вам, Сергей Александрович, сюрприз. Нет, нет, не скажу! Борис Силыч в семнадцать ноль-ноль собирает сотрудников».
В актовом зале шеф поздравил нас с наступающим праздником, парторг объявил о сборе на демонстрацию. Новость: второго мая — работать, третьего — улетать в Кара-Суй.
А потом Борис Силыч объявил… Вот оно что! Выходил на сцену под громкие аплодисменты. У меня в руках книжица. Синенькие корочки. Кандидат наук. Черт, не верится.
Через полчаса позвонил Костя Коськин — вот нюх журналистский! «Поздравляю, Гигант! Заметку, старик, в газете тиснем: «Кандидат без защиты диссертации». А Первого мая жду ко мне в гости, с Лелей. Бывай!»
1
Первомайским вечером по улице Горького, широкой, праздничной, запруженной нескончаемым людским потоком, шел от Белорусского вокзала человек. Троллейбусы и трамваи не ходили. В шумном, говорливом и пестром водовороте людей, переполнявшем улицу от одного тротуара до другого, он со своим деловым, озабоченным видом казался посторонним. По легкому фибровому чемодану в его левой руке, по несвежему, помятому военному кителю с серебряными, потускневшими от времени погонами подполковника, по усталым складкам загорелого лица и медленной походке в путнике безошибочно угадывался человек, только что сошедший с поезда.
Днем, должно быть, прошел дождь, и хотя асфальт мостовой, крыши домов и начавшие рано зеленеть кроны лип на тротуарах ничем не напоминали сейчас о дожде, однако в воздухе — горячее застоявшееся испарение. Уходящее солнце, скрытое за домами, подсвечивало город неяркими тусклыми лучами.