— Жрать. Много. Пить. Тоже много. Воду и пиво, легкое, — Сантели начал перечислять, для верности загибая пальцы прямо перед носом пузатого. — Кипятка и чистых тряпок. Сколько скажет наша лекарша. И для мытья, конечно. Постелей и одеял. В тепле. И стирать всю нашу одежду, до ниточки.
Бригадиру даже не надо было присматриваться к лицу большака, чтобы прочитать его мысли — сейчас все дать, а ночью…
— А ночью мы будем спать крепким мирным сном, — Сантели ухмыльнулся. Лицо бригадира и так было весьма несимпатичным, а сейчас, в грязи и подсохшей тине, обрамленное слипшейся бородой, казалось застывшей маской черта. — И, может быть, я ничего не скажу во Вратах.
Лицо вождя перекосилось от нескрываемой злости, переходящей в хитроватую ухмылку — дескать, ты еще приди сначала к своим Вратам…
— Потому что ты дурак, а я умный — ухмыльнулся бригадир, не пытаясь скрыть презрительное высокомерие. — И завтра сюда прискачет рутьер с ватагой. Я щедро им уплатил за то, что если меня тут не окажется, так чтобы пирамиду по нам сложили не из камней, а ваших голов.
Бригадир выждал мгновение, давая собеседнику возможность осмыслить услышанное, и добавил с расчетливой жесткостью:
— Всех голов.
— Нет у тебя таких денег, — болотник пытался быть внушительным и суровым, но сорвался и «дал петуха», сорвавшись на визгливый шепот.
— И заплатил я Draoidheach, — нагло усмехнулся бригадир.
Вот здесь большака проняло по-настоящему. Он смотрел в глаза «смоляного», что казались чернее ночи, и чувствовал, как струйки пота зазмеились под шерстяной рубахой. Сантели не пугал, не давил, он просто ставил в известность. А кого на пустошах звали Draoidheach — «Чума», знали все. Человека, который никогда не злодействовал впустую, но, взяв деньги, скрупулезно исполнял заказ при любых обстоятельствах.
Любой заказ.
— И лошадку верните, а то что-то вы поспешили ее прибрать, — Сантели ухмыльнулся еще шире. — И покормить не забудьте, и овса в дорогу собрать.
Болотник кусал губы, пыхтел, вращал глазами и пытался найти способ отступить, сохранив хотя бы видимость достоинства. Сантели не стал дожимать, рассудив, что это уже лишнее. Все равно деревеньке пришел конец. Потому что репутация — вещь одновременно крепкая, как сталь, и хрупкая, как первая осенняя льдинка. Стоит лишь упомянуть во Вратах о переставленных вешках, и единственный, кто с того момента приедет сюда, это «Мясной» Ян. В иных обстоятельствах Сантели может и смолчал бы, наказав мародерных болотников иным способом, но бригадир не терпел такой хитрожопости в делах, а после разговора с герцогом не собирался возвращаться на болота.