Ойкумена (Николаев) - страница 251

— Я хотел вас спасти, — повторил Кай. Его некрасивое костистое лицо передернуло гримасой.

— Ты предал нас… друг, — произнес бригадир, бесцельно крутя в руках пустой ковш. На мгновение глаза Сантели вспыхнули бешеной злобой, пальцы сжались, словно готовясь кинуть в мечника ковшом, отвлекая на мгновение, пока топор сам собой выскакивает из-за пояса, чтобы проломить череп врага. Руки Кая сжались на крестовине меча.

— Мы разрубили монету, ты и я, — Сантели отбросил деревяшку в сторону, как будто избавляясь от искушения. — Ты дал слово, ты выбрал бригаду.

— В конце концов, я выбрал семью. Мои сестры — стая гиен, отец еще страшнее, но все же это моя семья. Без них я никто. Бродяга, который живет лишь со своего меча.

— И ты купил возвращение в семью, продав нас. И меня. Ах да… как я мог забыть… ты же хотел сохранить нам жизнь, — слова бригадира сочились ядовитой иронией. — По-братски, да.

— Все так, ты вправе высмеивать меня, вправе взыскать кровью на поединке, — сказал Кай.

— Я вправе зарезать тебя, как свинью, — мрачно и зло уточнил Сантели. — Просто кликнуть их, — бригадир махнул рукой в сторону корабля. — И сказать, кому мы всем этим бардаком обязаны.

— Да. Но я прикрыл тебя у мачты.

Кай пристукнул мечом о камни. На клинке отчетливо выделялась глубокая выщерблина.

Сантели молчал. Долго молчал.

— Да, ты прикрыл меня, — согласился он, наконец. — Что ж, будем считать, долги мы выровняли. Однако дальше наши пути разойдутся.

— Как скажешь, — снова Кай вымолвил пустую, бесполезную фразу только чтобы заполнить гробовое молчание. — Что ж, мне пора.

— Не стану желать тебе удачи. И… — Сантели, повернувшийся было к судну, замер в пол-оборота. Кай напрягся.

— Не возвращайся больше на пустоши, — сказал бригадир. — Вчера ты перестал быть моим собратом. Завтра станешь моим врагом.

Сантели пошел в сторону корабля. Мечник смотрел ему вслед, не снимая рук с перекрестия меча, и с каждым шагом бригадира голова Кая опускалась на волосок, словно шею рыцаря давила незримая рука.


«Прах к праху»…

Не осталось ничего. Ни мыслей, ни надежд. Ничего. Совсем ничего. Лишь три слова из прошлой жизни, такой далекой, что кажется, она и не случалась никогда — так, лишь мимолетный взмах крыла феи снов.

Прах к праху…

От Шены не осталось даже пепла. И Хель складывала камни в пирамиду. Кенотаф. Могилу без тела. Память о человеке, который некогда пришел в мир, а теперь покинул его безвозвратно.

Навсегда.

Камень к камню. Память к памяти. Год, прожитый в одном городе. Несколько дней, проведенных бок о бок. Несколько часов доверительной беседы. Считанные минуты неподдельной душевной близости, сохраненные в памяти, будто оттиск печати.