* * *
Приближение пасхи заставляло Зенека как-то странно волноваться. Когда он обещал Хельке, что женится на ней, до праздников было еще далеко и в нем теплилась подсознательная надежда, что что-нибудь случится, что-то помешает… Между тем пролетали недели, месяцы, и дело шло к тому, что придется выполнить обещание.
Хеля часто к ним заходила. Родители, кажется, полюбили ее, а Бронка — наверняка. Не раз они подолгу шептались по углам о своих женских делах.
Сбылась наконец мечта Генека — он поехал в санаторий в Закопане. Присылал оттуда длинные письма, хвалился, что дело обошлось без операции, что состояние его легких явно улучшилось, и если дальше так пойдет, то, может быть, ему даже удастся закончить прерванную войной учебу.
Галина долго плакала над этим письмом, потом в резких выражениях ответила ему, чтобы не думал ни о какой учебе, так как у него есть хозяйство и работа. Чего ему еще надо?
Галина почувствовала здесь опасность для себя. Она никак не могла представить себе Генека образованным. Сейчас она ему нужна, а что будет, когда он вылечится, закончит учиться? Зачем ему простая деревенская женщина? Не найдет, что ли, себе другую, более молодую? Ведь она старше его…
Старик Щежай, когда она прочитала ему письмо, обрадовался: его сын будет образованным человеком, будет что-то значить среди людей! Сбудется мечта его жизни…
А Генек писал, что наводил справки в Ягеллонском университете в Кракове и в Люблинском университете и ему ответили, что зачтут годы довоенной учебы. Галина читала эти письма и плакала.
Однажды у Станкевичей была Хелька, пришел и Хенек, они немного выпили и разговаривали о том о сем. Солдат уже освоился в этом доме, где все относились к нему доброжелательно и стали почти родными.
Хелька занимала его как могла, жеманилась, кокетничала. У Зенека от этого даже в сердце начало покалывать. Однако солдат держался отчужденно — он боялся таких агрессивных женщин. Тайком бросал он нежные взгляды на Бронку. Хельку это задело, она почувствовала себя обиженной. Парень, видать, неглупый, образованный, а пялит глаза на какую-то деревенскую гусыню, к тому же еще с прижитым ребенком! И чем больше она злилась, тем больше кокетничала с ним.
Все вздохнули с облегчением, когда Хенек наконец ушел.
— Ну и кривлялась же ты! Не стыдно? — сказал Зенек, подойдя к девушке. Глаза у него блестели, лицо было злое и ожесточенное.
— Я еще незамужняя, — отрезала она, — чтобы мне нельзя было слова никому сказать. Вот женишься на мне, тогда и будешь учить, как мне себя вести.
Зенек замолчал, однако почувствовал, что между ними что-то произошло. Она еще никогда не была такой. А может, притворялась? Может, только разыгрывала любовь? Может, это только комедия?