Его вывело из задумчивости лопотание стоящего рядом солдата в мундире, воротник которого был обшит широченным серебряным галуном. Сильные мускулистые руки держали карабин, направленный прямо в грудь Зенеку. Тот посмотрел на солдата, не поднимаясь с земли, не зная, чего от него хотят. Немец что-то требовал, все более раздражаясь. Опираясь руками о землю, Зенек неуклюже встал — ему всегда труднее всего было подниматься с земли. Немец с минуту молча смотрел на него, потом весело залопотал и закатился громким смехом. Хромой стоял как громом пораженный. Лицо его залилось краской, в глазах поплыли черные и красные круги. В деревне его прозвали Хромым, глядели на него с состраданием, однако никто и никогда не насмехался над ним.
Неизвестно, что бы могло произойти, но немец, все еще продолжая гоготать, повернулся и, резво перепрыгнув через кювет, присоединился к своим солдатам. Он еще несколько раз оглянулся, что-то говоря приятелям.
Зенек заковылял к дому и с тех пор больше не выходил на шоссе. Его перестали интересовать автомашины и танки. Он не мог забыть внезапно расплывшиеся в веселой улыбке губы немца.
…До Майдана было уже недалеко, а там оставалось меньше трех километров, и то через деревни, где в случае чего всегда можно было укрыться.
В Мельне уже, наверное, поднялся страшный шум, ведь там располагался пост немецкой жандармерии, не считая полицаев. Их, видимо, уже разыскивают. Но кому придет в голову, что Крамера отправили на тот свет Зенек — хромой придурок и маленький розовощекий Скиба?
Он никогда не считал себя глупее своих сверстников. В деревне, однако, признали его придурком: ведь он сторонился людей и разговаривал с рекой — вполне достаточный довод.
Но вряд ли об этом вспомнил Крамер, когда пытался целовать ему сапоги, когда кричал по-польски с небольшим гортанным акцентом:
— Пощадите!.. Больше это не повторится!..
В отличие от того немца с шоссе его не развеселил вид искалеченной ноги Хромого.
Теперь Зенек стоял, а немец, лежа на полу, с собачьей преданностью в глазах умолял сохранить ему жизнь.
— Пощадите… Никогда больше не повторится…
Что именно не должно было повториться, Зенек не знал. Ему приказали привести приговор в исполнение, и он не раздумывал. Ведь он был солдатом, хотя и не носил желанного мундира, не позвякивал саблей и шпорами, хотя прятался во мраке ночи, хотя по-прежнему был замкнут и неразговорчив, по-прежнему разговаривал с рекой, по-прежнему говорили о нем: придурок…
«Привести приговор в исполнение!» Этот приказ отдали ему люди, которых капрал Брузда никогда не видел, о существовании которых он имел весьма туманное представление. Он не задумывался над тем, что стреляет в человека.