Однако Мах считал, что оба эти случая не лежат в разных плоскостях, напротив, они должны быть приняты за один и тот же случай. Эту точку зрения и усвоил Эйнштейн, который по сути дела отказался отличать кажущееся движение от истинного (реального), ошибочно решив, что эта проблема не имеет для науки никакого смысла.
Следует отметить, что Коперник отдавал себе отчет в относительности движения: «Весь небесный свод имеет движение с востока на запад; если вообразим небесный свод в покое, а дадим Земле движение обратное, т. е. с запада на восток, то получим одни и те же явления». Но, говоря о возможности кажущегося движения, Коперник не был релятивистом в крайнем смысле слова, т. е. он не дошел до провозглашения абстрактно-теоретической равноправности различных представлений. Руководствуясь «чувством реального», он доискивался такой теории, которая была бы физически наиболее правдоподобной и истинной, т. е. соответствовала бы объективной действительности. Вот почему Коперник и говорил, что так как небо есть все в себе содержащее, а Земля есть лишь часть содержимого, то не видно причины, почему не приписать лучше движения тому, что содержится, а не тому, что содержит. Стало быть, Коперник отличал истинное движение от кажущегося, причем признаком такого различения были для него соображения научного здравого смысла.
Еще М. В. Ломоносов указывал на то, что не только научные факты, но прежде всего обычный здравый смысл убеждает нас в неправильности положений, из которых исходит геоцентризм. Имея в виду Солнце и согреваемую им Землю, Ломоносов не без иронии спрашивал: кто видел такого простака, который вертел бы очаг вокруг жаркого? Видимо, именно на таких «простаков» и рассчитаны «новейшие» аргументы Нордмана, Эрмитейджа и им подобных, пусть эти аргументы и связываются ими с теорией относительности. В действительности теория относительности Эйнштейна не только не противоречит учению Коперника, но всецело зиждется на тех завоеваниях науки, которые стали возможны только благодаря этому учению.
К тому же правильно понятая теория относительности вовсе не отрицает движения Земли, так как она не имеет прямого отношения к вопросу о покое или движении нашей планеты. Необходимо учесть, что, по теории Эйнштейна, никакой неподвижности вообще не существует, а есть только относительное движение. Отсюда следует, что именно допущение неподвижности Земли, следовательно, и вся система Птолемея, противоречит исходному положению теории относительности.
Во всяком случае отказ теории относительности от абсолютного движения означает лишь отрицание движения, отнесенного к какому-то абсолютно неподвижному телу, ибо такового не существует. Поэтому смысл уравнений этой теории в том, что они формулируют физические закономерности таким образом, чтобы эти законы были, как говорят, «инвариантны», т. е. действительны во всех движущихся системах. Эйнштейн выражает эти законы так, чтобы они не менялись в зависимости от перемены «точки зрения» наблюдателя, т. е. от перехода к новой системе отсчета, к новой «системе координат» в связи с переходом от одной движущейся системы к другой.