С точки зрения диалектического материализма в природе материи заключено то, что она приходит к развитию мыслящих существ; но вовсе не обязательно, чтобы каждая планета была вместилищем жизни и мысли. Энгельс, указывая на колоссальную расточительность природы в отношении вещества и движения, замечает, что этот факт совершенно непримирим с геоцентрическим мировоззрением. «В солнечной системе, — писал он, — имеются, может быть, самое большее только три планеты, на которых, при теперешних условиях, возможно существование жизни и мыслящих существ. И ради них весь этот громадный аппарат!».[51]
Но характерно то, что сами современные богословы при понятном желании поддержать точку зрения единичности, исключительности Земли во Вселенной не могут воздержаться от вопроса: «зачем же все-таки существует столько необитаемых миров?». Этот вопрос, как уже отмечено, является крайне мучительным для богословов, учащих, что «бог ничего не делал напрасно». Но они его «решают», конечно, очень «просто»: «это — тайна», ибо, мол, пути господа бога «неисповедимы».
Как было уже упомянуто, книга Уэвелля вызвала негодующую критику со стороны Брюстера, который, подобно Уэвеллю, играет, главным образом, на религиозных предрассудках читателей, то и дело оперируя пустой и фальшивой риторикой. Он считает, что «взгляды христианина согласуются с истинами астрономии», и свое положение он «доказывает» следующим образом: «Нет ни одного выражения как в Ветхом, так и в Новом завете, которое было бы несовместимо с отстаиваемою нами великою истиной: есть другие миры, подобные нашему, миры, служащие вместилищем жизни и мысли. Напротив, многие места писания очень благоприятны этому учению, а некоторые даже были бы, по нашему мнению, необъяснимы, если бы оно не было допущено как несомненная истина». Вместе с тем Брюстер «устанавливает», что большое число человечеств иных миров, подобно человечеству нашего мира, подвержено влиянию зла. Он не был согласен с Чальмерсом, который предполагал существование лишь одного только преступного мира, и считал, что любовь вечного отца к этой человеческой семье была настолько велика, что он предпочел принести в жертву своего единственного сына, чем видеть гибель своих созданий.
Брюстер допускает возможность общего, коллективного искупления всех преступных человечеств и уверяет, что «спасательное действие крестной смерти, исходя из средней планеты нашего солнечного мира, могло распространиться и на планетные племена в прошедшем, когда наступал день их искупления, а равно и на все племена будущего, когда мера времени исполнится». Вместе с тем он силится доказать, что это учение может быть согласовано с некоторыми местами Нового завета. Например, когда Христос говорит о загоне для овец и называет себя дверью этого загона, когда он говорит об овцах, которые идут за ним и знают его голос, об овцах, за которых он отдает свою жизнь, он прибавляет, что у него еще другие овцы, овцы не этого загона; что ему их тоже нужно привести; «и они услышат мой голос; и будет одно стадо и один пасущий».