— Конечно, товарищ Ленин и виду не подал, что мы ему помешали, — сокрушался Манатов.
— Сами должны были понять, что с пустяками нельзя идти к Ленину, — вздохнул Вахитов.
Сталин мундштуком трубки погладил прокуренные усы, добродушно усмехнулся.
— Не расстраивайтесь!.. Если передача народу памятников старины принесет пользу революции, то Владимир Ильич останется доволен. Такие дела не мелочные, а политические. Национальное самосознание освобожденного народа — да разве это пустяки? Нет, это высокая политика… Но в дальнейшем щадите силы товарища Ленина, так я вам советую.
Манатов бросил взгляд на мрачного Валидова и спохватился: «Зачем зря трачу время? Заки интересуется лишь самим собою, своим величием. Он и понять не хочет Ленина, да если б и захотел, то все равно бы не понял!»
Воспользовавшись молчанием Шарафа, Валидов требовательно спросил:
— Ты мне прямо говори, как относится Ленин к Башкортостану?
Манатов с изумлением развел руками.
— А я тебе о чем толкую битый час? Только об этом! Товарищ Ленин желает башкирскому народу счастья. Ко всем народам Владимир Ильич относится с уважением и любовью.
— Договор!.. Нам нужен договор об автономии! — с раздражением сказал Валидов и поднялся. — Спасибо. Завтра зайду.
В коридоре его тотчас плотно окружили телохранители.
Манатов прикрыл за ним дверь, вернулся к столу, придвинул к себе папку с неотложными делами и постарался поскорее забыть о Валидове.
«Волк в овечьей шкуре!..»
В тот же день к Манатову пришел худощавый, с усталым лицом военный.
— Здравствуйте, товарищ Шараф! Не узнали?
— Простите…
Вошедший снял зеленую фуражку с тусклым козырьком, протер шерстяной перчаткой запотевшие очки.
— Встречались мы, товарищ Манатов, с вами дважды: сперва на Кэжэнском заводе, куда вы приезжали от партии левых эсеров, а вторично в Петрограде, в кабинете секретаря губкома…
— Михаил?! — смущенно и радостно воскликнул Манатов и крепко пожал руку старому знакомому.
— Был Михаилом, верно, это была моя партийная кличка, а сейчас ношу настоящее имя, отчество, фамилию: Николай Константинович Трофимов.
— Вас сюда на работу перевели?
— Нет, я с фронта. На партийный съезд приехал. Выполняю всевозможные просьбы и поручения товарищей. Узнал, что вы в Москве, вот и завернул.
— Спасибо! — от души сказал Манатов. — Давно из Башкирии?
— Ушел с отрядом Блюхера, с партизанами, когда дутовцы захватили Кэжэн и взяли Белорецк. С той поры на фронте. Писал, и не раз, товарищам в Кэжэн, в Сакмаево, на Юргаштинский прииск, но никто не откликнулся. То ли погибли, то ли уехали — всякое могло случиться за эти годы: война!.. Мне говорили, что казаки сожгли поселок старателей, перебили много жителей. Ужасно… — Трофимов закашлялся, плечи затряслись, на лбу выступили бусинки пота; еле-еле отдышался, расстегнув ворот старенькой гимнастерки. — На прииске оставались Кулсубай, Хисматулла. Слышали о них, может быть, что-нибудь?