— Когда пропала? Месяц назад?
— Не знаю. Мы давно… я давно не…
Меня заглушает рёв машины. Блики от фар лижут потолок кабинета и пропадают.
— Приметы… — Мухлади лезет в металлическую тумбочку и на ощупь, словно по шрифту Брайля, перебирает папки.
— Приметы?
— Родимые пятна, шрамы, веснушки. Травмы.
— Н-ну…
Мысли закручиваются каруселью, но сосредоточиться я не могу: только мычу и смотрю, как компьютер загружается. Его синеватый свет озаряет Мухлади и стену за ним. С детского рисунка смотрит рыжий котик, с иконки — Алексий Стрелецкий, он глядит печально, скорбно, будто знает тяжкую ношу каждого гостя этого кабинета. Между святым и кошаком — карта города, ощетинившаяся флажками и покоробившаяся от перепадов температур.
Мухлади с лязгом задвигает ящик и скармливает голубую флешку компьютеру. Долго и неудачно авторизуется, наконец, отыскивает логин и пароль на стикере, приклеенном к монитору, входит в систему. С минуту кликает по папкам, затем поворачивает ко мне экран.
— Узнаёшь?
Плохо соображая, я разглядываю отрывной билет на автобус и сто рублей, сложенные в виде оригами-журавля. Старый-старый календарик, где четыре кирпичных куба венчают мост-плотину над полноводной рекой. Оранжевый пакет из «Поморских аптек».
Оранжевый и рыжий — это одно и то же?
Может, не девушка рыжая, а только пакет?
— Ну? — торопит Мухлади.
— Нет… В-вроде.
— Нет или вроде?
— Сейчас…
Я судорожно достаю телефон и нахожу снимок Дианы. Мухлади закатывает глаза.
— На хер мне её фото?
Меня неприятно обжигает от этой грубости.
— Можно без мата?
— Учить будешь, как говорить?
— Ну я же не матерюсь.
Мухлади нервно дёргает нижней челюстью.
— Лица — нет. Точка!
— То есть? Я…
— Приметы назовёшь? — Он с досадой перебивает меня. — Твоя подруга или моя?
Тухлый комок подкатывает к самому горлу. Я сдерживаю резкие слова одной-единственной мыслью: наверное, Мухлади пьян. Пахнет же от него перегаром? Вот он и грубит — ибо напился не настолько, чтобы лыка не вязать, но уже осмелел, уже говорит всё прямо, наотмашь, нараспашку. Ибо море по колено и чихать на людей.
— Рыжая, — глухо отвечаю я. — Шрам на животе. От аппендицита. Вроде. Шрам на шее. Её собака в детстве погрызла. Вроде…
— «Вроде»… Всё у тебя, смотрю, «вроде».
Я стискиваю зубы. Он с досадой поворачивает монитор к себе, минут пять клацает мышкой. Металлически хрюкает принтер, гудит, давит из себя стопку фотографий. Мухлади перебирает их и протягивает мне одну.
Сперва я вижу что-то тестообразное, в оттенках старой овсянки. Лишь пару секунд спустя мозг распознаёт плечи, шею, туловище. Колтуны рыжих волос. Рыжую прошлогоднюю траву в земле. Рыжую поросль между ног погибшей.