Говорит, говорит…
Вдали, в высоте, стонет церковный колокол, и сердце у меня холодеет от нехорошего предчувствия.
Господи, Диана же в самом деле боится жителей пустыни. До смерти боится.
Телефон в кармане подпрыгивает чёртиком.
Опять Леонидас?
Опять.
Я с удовольствием сбрасываю вызов.
Диана возвращается под церковный перезвон: сутулая, усталая, бледная.
— Ненавижу колокола, — бурчит она, упирается головой мне в грудь и так застывает.
— Не нужно с ними говорить. — Чувствуя внезапный порыв, я глажу Диану по затылку. Волосы там короткие и лежат пёрышками, а шея тёплая и тонкая-тонкая, как у лебедя. Чёрного лебедя. — Я всё сделаю.
Она медленно, через силу выпрямляется, словно толкает спиной неподъёмную тяжесть, и хмуро смотрит на меня.
Я смущаюсь от собственной нежности и отдёргиваю руку. Краснею.
— Старый железнодорожный съезд после лесхоза, — сообщает Диана своим красивым чистым голосом. — Женщина сказала, там строили приют для детей-инвалидов. Похож на шоблу труб.
* * *
Вечереет. Поскрипывает велосипедная цепь. Мы едем сосновым лесом, по болотистой грунтовке с накидными настилами — словно бы плывём сквозь дурной сон.
— «Это» Земля? — спрашивает Диана. Чёрные глаза её осоловели от усталости, лицо осунулось. Полагаю, Артур Александрович выглядит не лучше.
— Слишком просто.
— Ей одиноко.
— У Земли нет по этому поводу психологических проблем. Скорее, э-э-м… физиологические.
Слева вырастают ажурные циклопы ЛЭП. Сквозь их опоры полыхает огненный шар солнца. Он немного согревает нас и убегает вбок, не найдя ничего достойного внимания.
Грунтовку изрезают полузамёрзшие лужи талой воды, растекаются по низинам, ширятся, соединяются. Типичное Северо-Стрелецкое болото. Каждую весну оно окружает город и держит в осаде до конца мая, пока солнце и ветер высушивают землю, а воздух заполняют полчища гнуса.
— Оки, «это» в нашей Солнечной системе?
— Есть такое подозрение.
— «Это» Венера?
— Венера самодостаточная. Варится в своём соку, и в ус не дует.
Тонкая корка льда трещит, лопается под колёсами; булькают спицы. Велосипед все сильнее затягивает в набухшую землю, и вскоре мы оставляем его на сухом островке, идём пешком.
Поначалу ноги даже не летят — порхают после бесконечной езды, а потом по щиколотку уходят в хрусткие лужи, в ледяную воду, и к усталости, к голоду и отупению добавляется холод.
Сквозь эктоплазмически-бледную траву прогрызаются ржавые рельсы, по их бокам вырастают кирпичные стены. Светло-бирюзовый и мертвенно-бледный ягели обгладывают древнюю кладку, веет безнадёгой, старостью и запустением.