— Это какой?
— Ну где всё в говне и… и в огне. И всё плохо.
Валентин, судя по лицу, тему решает не развивать.
— Сын мой, это называется карма.
— Не надо так говорить.
— «Ибо приидёт Сын Человеческий, — с тупым упрямством продолжает Валентин, — во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые…».
— Валь! — раздражённо обрываю я. — Так — не надо тем более, если…
— Артур! — обрывает уже Леонидас. — Понимаю, ниже твоего достоинства смотреть учебный фильм, но не мешай остальным. Хоть они ответят по теме урока.
В голосе Леонидаса сочится такой яд, что мне делается ещё жарче. Коваль гыгыкает и шепчет Олесе на ухо. Та прыскает.
— Гордейко и вся остальная «Камчатка», — гремит Леонидас, — вас это тоже касается. Ещё звук, и поедете на крыше.
— Мы согласны! — радостно заявляют Коваль и Олеся. Классы ржут.
Валентин запихивает голову в рюкзак, и мне хочется последовать примеру. Так жарко и неловко после слов Леонидаса, так многолюдно и душно в автобусе, что спина взмокает, а над верхней губой выступает испарина. Я вытираю лоб, шею, снимаю куртку и с облегчением забрасываю на багажную полку. Из кармана показывается что-то чёрное, проблёскивающее.
Я прищуриваюсь: птички, металл, синий пластик…
Тело наслаждается прохладой без лишней одежды, а в голове проносятся мысли-облачка: вот брелок Вероники Игоревны, который я так и не выкинул и который странным образом воссоединился с её курткой. Вот спиральный ключ с синим ушком, который неизвестно что открывает. Вот дремлют вороны на брелоке.
Меня пробирает озноб. Птицы ведь так не спят. Если им мешает свет, они прячут головку под крыло, а с закрытыми глазами, как на браслете, выглядят… выглядят мёртвые.
Я вытягиваю руку и заталкиваю чугунные трупики поглубже в карман куртки. Исчезни во тьме, странный малыш.
— Был стриптиз для бедных? — замечает Валентин моё разоблачение. — А где музыка? О-ой, только не поворот, только не пово…
Автобус ныряет под эстакаду, в еловый туннель Приморского шоссе, и салон погружается в тень. Валентин стискивает зубы, будто сейчас из него хлынет ужин-завтрак-обед.
— И поделом, юный алкоголик. — Олеся игриво гладит Валентина по плечу, но взгляд её куда серьёзнее, чем жесты и голос. Валентин через силу огрызается:
— Сказала юная Далила. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Олеся смущается и разглаживает юбку на коленях. Вряд ли она понимает, кто такая Далила, да и я тоже, но переспрашивать Валентина ни у кого желания нет.
Я вполуха слушаю лекцию Коваля о пиве, а сам смотрю на куртку Вероники Игоревны. Образы дохлых птичек не выходят у меня из головы.