Он никак не мог соединить Эдуарда Семёновича вот с этим домом, с бюстом античного философа, с прелестными пейзажами в золотых рамах. Богословский с компаньонами, тупо брал сырьё из одних рук, продавал втридорога и баснословно обогащался. Заиграев неожиданно для себя осознал, что ничего не знает о своём любовнике: кто его родители, каким он был в юности, какие книги читал?
«Да какая разница, то, что нужно знать, я знаю, а остальное ерундовая сентиментальность! – неожиданно зло подумал мужчина, – он в курсе, за что платит, никто не принуждал к этим отношениям!»
В просторном зале стояли осветительные приборы, сновали люди и негромко переговаривались. Похоже, в фотосессии образовалась пауза. Горничная с услужливым видом завезла тележку с напитками, все оживились и потянулись кто за шампанским, кто за кофе, а кто желал промочить горло крепким виски. Никодим заметил друга, одетого вальяжно и небрежно без галстука и ненужной строгости – в светлую рубашку, лёгкие хлопковые брюки и итальянские туфли ручной работы. Заиграев знал цену этой показной небрежности, игра в парня своего в доску, а туфельки тянули не менее чем на тысячу долларов. Эдуард стоял, засунув руки в карманы, рядом с высокой женщиной и нервно перекатывался с носков на пятки. Любовник знал это состояние и понял, что друг отчего-то нервничает.
«Это, по всей видимости, жена. И, правда, словно высушенная вобла! Зачем каблуки одела, и так выше мужа почти на голову, хочет показать свою элегантность в туфлях из кожи питона, – Заиграев равнодушно рассматривал домочадцев любовника. – Со вкусом совсем плохо, помаду выбрала, словно яркая жилетка железнодорожного рабочего. Сын долговязый под стать матери, сноха невзрачная мышь. Что-то в этой семье неправильное. Додумать не успел, увидел, как любовник направился в его сторону.
– Пойдём, покажу дом, – Богословский увлёк гостя по лестнице на второй этаж. – Ты же не надеешься, что я начну знакомить тебя со своей семьёй? – мужчина шёл, не оглядываясь, словно не хотел, чтобы любовник прочитал его настоящие мысли.
– Послушай Эдик, можешь не волноваться, я прекрасно понимаю, что вот это всё, – парень очертил рукой окружность, – лишь внешняя сторона, показуха, реклама, витрина и не более того, а наши отношения совершенно другого характера. Мы связаны друг с другом сильнее, чем кто-либо в этом доме!
– Как хорошо, что ты это понимаешь! – Богословский незаметно сжал локоть Никодима, а тот спрятал взгляд, чтобы хозяин особняка не прочитал его мысли и перевёл разговор на другую тему. – Тебя что-то тревожит?