– Если бы она была сообщницей, разве стала бы она благодарить вас за эти деньги? Кроме того, за ней следили, правда? А ребенок был свободен. Он совершенно спокойно мог добраться до соседнего города, договориться там с каким-нибудь перекупщиком и продать ему по смехотворной цене бриллиант или, в случае необходимости, два бриллианта… при одном условии: деньги должны быть посланы из Парижа, тогда он на следующий год принесет ему еще один бриллиант.
Супругам де Дрё-Субиз и их гостям вдруг стало неловко. Право, тон и манеры Флориани изменились. В них больше не было той уверенности, которая вначале так раздражала графа. В них чувствовалась ирония, скорее злая, чем добродушная и дружеская, какой она должна была бы быть.
Граф деланно рассмеялся.
– Ваша гениальность восхищает, примите мои поздравления. Какое блестящее воображение!
– Нет, вовсе нет! – воскликнул Флориани. – Я ничего не выдумал, просто изложил события, которые происходили так, как я их себе представлял.
– Но что вам известно?
– Только то, о чем вы мне рассказали. Я представил себе, как жилось матери с ребенком в глухой провинции. Мать заболевает, и малышу приходится изворачиваться, прибегать к различным уловкам, чтобы продать драгоценные камни и спасти мать или, по крайней мере, облегчить последние мгновения ее жизни. Но болезнь уносит мать. Она умирает. Проходят годы. Ребенок вырастает, становится мужчиной. И вот тут, признаюсь, я даю волю своему воображению. Предположим, этот человек почувствовал необходимость вернуться в те места, где прошло его детство. Он хочет увидеть их, встретиться с теми, кто подозревал его мать, выдвигал против нее нелепые обвинения… Только представьте, какой жгучий интерес могла пробудить в нем встреча в старинном доме, где разыгрались перипетии той драмы!
Несколько секунд слова Флориани звучали в тревожной тишине. На лицах супругов де Дрё-Субиз читалось отчаянное желание понять, что происходит, но вместе с тем и страх, что они вот-вот все поймут. Граф прошептал:
– Кто вы, сударь?
– Я? Я шевалье Флориани, с которым вы познакомились в Палермо и которого любезно неоднократно приглашали к себе.
– Но тогда что означает вся эта история?
– О-о, ничего! Это просто игра. Я пытаюсь представить себе, с какой радостью сын Анриетты, если он еще жив, сказал бы вам, что он единственный виновный, что он совершил кражу, потому что его мать была несчастна, боялась потерять место… прислуги, которое давало ей средства к существованию, и ребенок страдал, видя, как мучается его мать.
Флориани говорил со сдержанным волнением, слегка привстав и наклонившись к графине. Все сомнения развеялись. Шевалье Флориани был не кем иным, как сыном Анриетты. Все в его поведении и словах буквально кричало об этом. Впрочем, разве быть узнанным именно таким образом не входило в его очевидные намерения, не было его твердой волей?