Например, жену Ярополка он «залежал», а потом быстро к ней охладел. А к Рогнеде-Гориславе, которая его ненавидит, – какое-то болезненное стремление. Князь раз за разом насилует несчастную. Этого не объяснить ни культовыми соображениями, ни чем иным. Перед нами просто похоть русского «святого», которая не считается с желанием женщины.
Рогнеда однажды этого не выдержала. Владимир (наверняка под хмельком: «Руси есть веселие пити») явился к жене, «залежал», а потом откинулся и уснул, похрапывая. Рогнеда глянула на это ненавистное животное… и решила: будь что будет. Схватила нож, занесла над спящим мужем, чтобы полоснуть по шейной артерии или вонзить в сердце.
Чуткий насильник проснулся! Схватил жену за руку. Что стряслось?! Княгиня билась в истерике. Повесть временных лет передает ее речь вполне интеллигентно:
– Опечалена я, ибо отца ты моего убил, и землю его полонил меня ради, и вот ныне не любишь меня с младенцем этим!
В передаче летописца и в переводе академика Лихачева текст звучит корректно. А что было в оригинале? Истерика, визг, срывающийся на сдавленный хрип, размазанный по лицу макияж (вернее, просим прощения, румяна)…
«Младенец» – это, возможно, старший сын Изяслав. Ему, по нашим подсчетам, было лет десять. Владимир только что принял христианство или собирался его принять и наградил жену прощальными ласками.
Наткнувшись на сопротивление, повел себя как язычник: приказал жене облачиться «во всё убранство цесарское, словно в день свадьбы, и воссесть на постель светлую». Рогнеда поняла смысл происходящего, ибо хорошо разбиралась в славянской демонологии. Муж хочет убить ее, принести в жертву.
Волевая женщина, пускай немного утратившая адекватность, была с этим не согласна. Она призвала сына Изяслава и вложила в его ручонку меч.
– Когда войдет отец твой, выступи и скажи ему: отче, или ты думаешь, что один здесь?
Рогнеда боролась за жизнь, чтобы не пасть жертвой «святого». Жаль, что ложный академизм мешает вольно перевести ее речь, дабы передать эмоции народным языком. Но в истории – свои законы. Оставим всё как есть. Каждый читатель может в меру фантазии усилить реплику исстрадавшейся Гориславы.
«И вошел Владимир, и произнес Изяслав эти слова», – развивает летописец семейную легенду. Будущий православный святой ответствовал сыну, мать которого вознамерился зарезать:
– А кто думал, что ты здесь?
И вправду – кто?
Озадаченный Владимир ушел из опочивальни жены. К его чести, он не решился уничтожить Рогнеду прямо на глазах общего с нею сына. Значит, что-то гуманистическое оставалось в изуверском характере главного русича. Всё это не принято обсуждать русскими историками, а зря. Одни ученые видят в поведении Владимира тонкий расчет, другие игнорируют этот эпизод, ибо всякая власть – от Бога. Некоторые размышляют проще. Помнится, автору на лекциях в университете местный сибирский академик излагал теорию: мол, Владимир в летописях – очень оригинальный тип. До принятия христианства он – чудовище, после принятия – идеал. Как глупо и просто!