Владимиру Ильичу повезло. В какой-то мере на него повлияли его товарищи по переносу во времени и гаденькие реалии самодержавной России, но более всего сказались длинные ночные разговоры с Настасьей.
«Я не знаю откуда ты свалился на мою голову, но без Божественного помысла на земле не вырастает даже травинка. Одних Всевышний наделяет отвагой, других состраданием, а третьего делает стяжателем. Так и каждого из вас, он направил по своей дорожке, но зла ты в них не найдешь. В чем-то они ошибутся, но путь их освещен Его светом. Не суди и не судим будешь, а у тебя иной путь, он с дорожками твоих друзей не пересекается. Ищи и найдешь».
В сознании Ильича постепенно рождалось глубинная суть права каждого идти своим путем. В какой-то момент он осознал, что более не испытывает к самодержцу прежнего обожания. На смену пришло бытующее в среде либеральной России жажда перемен революционно-буржуазного свойства, а кое кто стал журить Ильича за излишний радикализм.
Добила же Ильича крамольная мысль, что из троих переселенцев политическим экстремистом оказался именно он, Владимир Ильич Мишенин. Несмотря на треп, его друзья не призывали ни к какой революции. В отличии от него, они не считали для себя возможным соваться туда в чем они мало что смыслят. Сегодняшний Мишенин был благодарен своим друзьям, что удержали его от тогдашнего желания раскрыться перед правящим Россией человеком.
Прочитав о разгроме девятого декабря, Ильич по привычке вознамерился было возмутиться, но новое понимание толкнуло его не спешить с выводами.
— Вы за меня не беспокойтесь — припечет вернусь в Россию, а сейчас, господин Зверев, доставайте ваш панасоник и не говорите, что у вас нет кино-отчета по Фидлеру. Кстати, а вам, уважаемый Борис Степанович, завтра придется получить по мордасам от его превосходительства действительного статского советника господина Умова. Обидели вы старика. Немцам с французами лекции читаете, а нашим студентам фигу в кармане.
На экране Ильич увидел мирное утро и сменивший его вечер. Увидел изготовившиеся для штурма войска. Ощущал, как шрапнель рвет тела девчонок и мальчишек, засевших в госпитальном этаже. В этот момент Мишенин цепенел от яростного желания спасти и отомстить, но окончательно его добила нелепая конная атака на сдающуюся толпу бывших защитников. От вида надвое рассеченного студента и густой красной струи, хлынувшей на его уже бывшую подругу, Владимира Ильича вывернуло наизнанку.
«Боже! Зачем мне все это!? Как же права была моя Настасья. Никогда, никогда я в этом участвовать не буду!»