— Моя жизнь ничего не стоит. Как и их жизни, — священник вновь смело посмотрел мне в глаза. И теперь его голос совсем не дрожал. В нём звучала обречённость. — Но моя жизнь для меня куда важнее, чем их жизни. Если благодаря им я продолжу жить так, как жил, мне безразлично кого и сколько из них придётся принести в жертву. Пускай даже всех.
Я растерялся. Преображение было настолько неожиданным, что я не сразу подобрал подходящих слов. Смотрел в бесстрашные глаза и удивлялся. Это не робот, выполняющий заложенную в него программу. Это не истовый религиозный фанатик. Этот человек прекрасно осознаёт что и зачем делает.
— Подонок, — злобно прошипел я. — Теперь я, наконец, понял… Ты привёл этих тварей сюда, верно? Ты подсказал, где можно отыскать ходовой товар, за который заплатят золотом? Сколько тебе полагалось за каждого ребёнка? Признавайся!
Святой отец Эолат поморщился и посмотрел на меня абсолютно спокойными глазами. В них я не видел ни страха смерти, ни мольбы о пощаде. Похоже, он не страшился неминуемого.
— Кондук платит дорого, — спокойно произнёс он. — С каждого — половина моя. И свою половину я получил заранее.
— Тварь…
— Я всего лишь пытался выжить. Выжить, чтобы жить дальше…
— Свою половину ты получил, говоришь? — зло перебил я. — Нет, ты ещё не получил свою половину. Вот, получай!
Как когда-то при встрече с Унаем, я повёл щитом наискосок. Мокрые одежды моментально начали тлеть на краях, когда святой отец развалился на две косые половинки. Он не успел даже пикнуть. Но, мне кажется, пищать он и не собирался. Он практически сразу понял, что его ждёт. Он знал, что наказания ему не избежать.
Два больших кровоточащих куска мяса хлюпнули, упав в грязь. И только затем я услышал тишину. Вернее не тишину, ведь дождь шёл не переставая. Я услышал молчание. Молчание, которое, не побоюсь этого слова, раздавалось у меня за спиной.
Я обернулся и посмотрел на коленопреклонённую толпу. Испуганные крестьяне, увидев, как свершается богохульство, увидев, как божьего глашатая развалили на две части, на мгновение замерли. Но совсем на короткое. Затем, словно по команде, пришли в движение все вместе. Не поднимаясь с колен, они ползли мне навстречу. Сжимали своих детей в объятиях, ползли на карачках и протягивали умоляющие руки. Зрелище было настолько удивительным, что мне оставалось только растерянно за ним наблюдать. Не менее пятидесяти человек — женщины и мужчины, старики и дети — подбирались ближе, протягивали худые руки и осторожно прикасались к моим ногам. Склоняли головы, щупали пальцами штаны из козлиной кожи, трогали обувь и тихо повторяли лишь одно только слово — слово «милих».