— Ну, нельзя же так, красавица! А кто меня теперь чистить будет? Я же одинокий!
Оказавшись прижатой к его широкой груди, крепенькая крестьяночка надула губки, сдвинула брови и решительно надела на него и саму корзину. Шоу пришлось выпустить «обидчицу», освободиться от неординарного «головного убора», разрываясь между желанием хохотать и чихать. Ланакэн задумчиво остановился рядом, укоризненно наблюдая за очередной выходкой рыжего хулигана, но вместо предостережения попросил:
— Собери мне старших из освобождённых с ферм.
— Старейшин? Не замечал среди них стариков, — внезапное открытие самого обескуражило. Картограф всё выбирал из волос мусор, но уже лишился излишнего озорства.
— У них не бывает старейшин. От возраста Тални и старше. Мне надо, по большей части, людей моего возраста.
— Нет старейшин… Как же так? — поразился подтверждению собственных наблюдений товарищ. Определённый привычный уклад, принятый во всех поселениях, вызвал недоумение перед новостью.
— Чего тут непонятного? В нашем с тобой возрасте уже мясо жёсткое. Зачем затягивать до такого? — с досадой разъяснил очевидное рождённый в неволе. Кожа собеседника изменила оттенок, а горло дёрнулось от судорожного глотка. Судя по всему, всплыли не такие уж и давние картины посещения построек, откуда удалось освободить предводителя и его женщину. Запахи разделочного зала ещё мучат в ночных кошмарах. Кивнув, поспешил удалиться, чтобы не выдать охватившей дурноты. Осилзский лишь подивился, как некоторые в ответственный момент откладывают на потом свой страх. Ведь, когда было нужно, никто из спасательной группы не запаниковал, а нынче вот даже упоминание заставляет впадать в ступор бойкого ветерана. И никоим образом избавиться от наваждения не выходит настолько опытному вояке, много раз смотревшему на гибель в боях, собственноручно убивавшему и рвавшему на части противников.
Их оказалось совсем немного, как и предполагалось изначально. Группка привыкших таиться и сжиматься перед посторонними, забитых жизнью существ. Произнося им недлинную речь, якобы для подъёма духа, Создатель Убежища всматривался в черты. Наконец, остановился на одном. Закончив говорить, знаком велел подойти выбранную кандидатуру и несколько томительно длинных ударов сердца исследовал вновь прибывшего. Сомнения постепенно рассеялись.
— Сунату? Это ведь ты?
— Мы знакомы? Откуда Вы знаете моё имя, господин… Осилзский? — чуть нервозно отступив, словно бы готовится бежать прочь, отозвался толстеющий и дряблый мужчина. Внешне они ровесники, но жившие в абсолютно разных условиях. Один — загорелый, с рельефно выступающими мускулами, подтянутый постоянным физическим трудом, с отросшими до плеч тёмно-каштановыми волосами, уравновешенный осознанием собственного достоинства и независимости; второй — привыкший к минимальным нагрузкам, бледный (даже, пожалуй, блеклый из-за реденьких коротко стриженных светлых волос) и привыкший к постоянному сопутствию беспокойства, подобострастный, возможно даже, трусливый (хотя это, кажется, просто некая защитная маска). И всё-таки что-то с первого же момента неуловимо объединяет обе личности. Скорее всего, во взоре. Оценивающем, прикидывающем, внимательном, цепком.