– Планы моего будущего сада. Я надеюсь купить несколько соседних домов. Мне нужна земля.
Она улыбается:
– Сад… первое приятное слово, которое я слышу за долгое время…
– Надеюсь, вы с Джоном еще сможете по нему погулять.
– А это… Будете делать теннисный корт?
– Если заполучу землю. А здесь, как видите, я намерен разбить фруктовый сад.
В глазах ее стоят слезы.
– Поговорите с королем. Мы на вас надеемся.
Шаги Джоанны. Люси в испуге зажимает себе рот.
– Господи, помилуй… В первый миг я приняла вас за вашу сестру.
– Многие ошибаются, – говорит Джоанна, – и не все замечают свою ошибку. Мистрис Петит, мне очень жаль, что ваш муж в Тауэре, однако вы сами виноваты. Вы и ваши единоверцы больше других клеветали на покойного кардинала, а теперь небось все бы отдали, лишь бы его вернуть.
Люси встает, смотрит долгим взглядом через плечо и выходит без единого слова. За дверью слышен голос Мерси – здесь Люси ждет больше женского сочувствия. Джоанна подходит, протягивает к камину замершие руки.
– Что, по ее мнению, ты можешь сделать?
– Пойти к королю. Или к леди Анне.
– И ты пойдешь? Не надо, прошу тебя. – Она вытирает рукой слезу: Люси ее расстроила. – Мор не станет пытать Джона – пойдут разговоры, Сити возмутится. Хотя, конечно, он может умереть в тюрьме. – Джоанна смотрит на него искоса. – А она ведь старая, Люси Петит. Ей не стоит носить серое. Ты заметил, как у нее ввалились щеки? Она уже не сможет родить.
– Я учту.
Джоанна теребит фартук.
– А если все-таки станет?… И Джон назовет имена?
– Мне-то что? – Он отводит взгляд. – Мор и без того знает мое имя.
Он говорит с леди Анной. Что я могу поделать? – спрашивает она, и он отвечает, думаю, вам известно, как умилостивить короля. Она смеется: что, отдать мою девственность ради бакалейщика?
Он говорит с королем при всяком удобном случае, однако у Генриха ответ один: лорд-канцлер знает свое дело. Анна оправдывается: я, как вы знаете, самолично вложила книги Тиндейла в руки короля, ваше величество, можно ли Тиндейлу вернуться? Всю зиму идут переговоры, письма летают через Ла-Манш и обратно. Весной Стивен Воэн, его торговый представить в Антверпене, организовал встречу: вечер, сумерки, поле за городом. Когда Тиндейлу вручили письмо Кромвеля, тот заплакал. Я так хочу на родину, я устал укрываться по чужим домам; если король скажет «да» Писанию на английском, пусть сам выберет переводчика, я не напишу больше ни слова. Пусть делает со мной что хочет, пытает меня и сожжет, лишь бы англичане услышали слово Божье.
Генрих не говорит: «нет, никогда» – не может сказать, чтобы не огорчить леди Анну. Хотя тиндейловский и другие переводы по-прежнему запрещены, король, возможно, когда-нибудь выберет ученого мужа, которому и поручит этот труд.