Из письма Шапюи к императору, прошедшему через руки мастера Ризли, узнает кое-что о себе. Зовите-меня читает ему вслух:
– Здесь написано, что ваше происхождение темно, а юность прошла в опасных авантюрах, что вы закоренелый еретик и позорите должность советника, но лично он находит вас человеком приятного нрава, щедрым и гостеприимным…
– Я знал, что нравлюсь Шапюи. Надо бы попросить у него место.
– Он пишет, что вы втерлись в доверие к королю, пообещав сделать его самым богатым монархом христианского мира.
Он улыбается.
На исходе мая из Темзы вылавливают двух исполинских рыбин, – вернее, их выбрасывает, снулых, на глинистый берег.
– Я должен что-то в связи с этим предпринять? – спрашивает он Джоанну, когда та сообщает ему новость.
– Нет, – отвечает она. – По крайней мере, я не думаю. Это знамение, верно? Знак свыше, вот и все.
В конце лета приходит письмо от доктора Кранмера из Нюрнберга. Прежде тот писал из Нидерландов, просил совета в переговорах с императором, в которых чувствовал себя не вполне уверенно, – это не его стезя. Затем из прирейнских городов: есть надежда, что император пойдет на союз с лютеранскими князьями ради их поддержки против турок. Кранмер пишет, как мучительно пытается освоить традиционную английскую дипломатию: предлагать дружбу английского короля, сулить английское золото, а в итоге не дать ровным счетом ничего.
Однако это письмо необычное. Оно надиктовано писцу, и речь идет о действии Святого Духа в человеческом сердце. Рейф прочитывает все до конца и указывает на краткую приписку рукой самого Кранмера в левом нижнем углу: «Кое-что произошло. Дело не для письма, может иметь нежелательную огласку. Некоторые скажут, что я поспешил. Возможно, мне потребуется ваш совет. Храните это в тайне».
– Что ж, – говорит Рейф, – давайте побежим по Чипсайду с криком: «У Томаса Кранмера есть тайна, и мы не знаем, в чем она состоит!»
Через неделю в Остин-фрайарз заходит Ганс; он снял дом на Мейден-лейн, а пока живет в Стил-ярде, дожидаясь, пока закончат отделку.
– Дайте-ка взглянуть на вашу новую картину, Томас, – говорит Ганс, входя. Останавливается перед портретом. Складывает руки на груди. Отступает на шаг. – Вы знаете этих людей? Хорошо ли передано сходство?
Два итальянских банкира, партнеры, один в шелках, другой в мехах, смотрят на зрителя, но жаждут обменяться взглядами; ваза с гвоздиками, астролябия, щегол, песочные часы с наполовину пересыпавшимся песком, за аркой окна – кораблик под шелковыми полупрозрачными парусами на зеркальном море. Ганс отворачивается довольный.