– Госпожа требует Библию!
– Мастер Кромвель может прочесть весь Новый Завет наизусть, – любезно подсказывает Уайетт.
Мэри смотрит затравленно:
– Кажется, ей для присяги.
– Тогда я не гожусь.
Уайетт ловит фрейлину за руку:
– Кого вы сегодня ночью согреваете, юная Шелтон?
Она вырывается и бежит прочь, требуя Библию.
– Я вам скажу кого, – говорит Уайетт. – Генри Норриса. – Он смотрит вслед фрейлине.
– Она бросает жребий?
– Я был в числе счастливцев.
– Король?
– Возможно.
– В последнее время?
– Анна вырвала бы обоим сердце и зажарила на вертеле.
Он не хочет уходить далеко на случай, если Генрих его потребует, и в конце концов садится играть в шахматы с Эдвардом Сеймуром.
– Ваша сестра Джейн… – начинает он.
– Странная она, да?
– Сколько ей сейчас?
– Не знаю… лет двадцать, наверное. Она ходила по Вулфхоллу, говоря: «Это рукава Томаса Кромвеля», и никто не понимал, о чем речь. – Эдвард смеется. – Очень довольная собой.
– Отец ее уже просватал?
– Были какие-то разговоры. А что?
– Просто мешаю вам обдумывать ход.
Распахивается дверь и влетает Том Сеймур.
– Привет, дедуля! – кричит он, сбивает с брата берет и ерошит ему волосы. – Вставай! Нас ждут женщины!
– Мой друг, – кивок в сторону Кромвеля, – не советует. – Эдвард отряхивает берет. – Говорит, они такие же, как англичанки, только грязнее.
– Глас бывалого человека? – спрашивает Том.
Эдвард старательно надевает берет.
– Сколько лет нашей сестре Джейн?
– Двадцать один – двадцать два. А что?
Эдвард смотрит на доску, тянется к ферзю. Понимает, что в западне. Уважительно вскидывает взгляд.
– Как вам это удалось?
Позже он сидит перед чистым листом бумаги, собирается написать Кранмеру и отправить письмо неведомо куда: искать «нашего будущего архиепископа» по всей Европе. Берет перо, но не пишет. В голове крутится разговор с Генрихом про рубин. Его господин уверен, что он готов пуститься на мелкое жульничество, как в ту пору, когда продавал кардиналам поддельных купидонов. Однако в таких случаях оправдываться – только усиливать подозрения. Если Генрих не вполне ему доверяет, что тут удивительного? Государь одинок: в зале совета, в опочивальне и, наконец, пред дверьми ада – нагой, как сказал Гарри Перси, в день последнего суда.
Поездка загнала все дворцовые интриги и дрязги в тесное пространство, ограниченное городскими стенами Кале. Придворные, как карты в колоде, плотно прижаты друг к другу, но их бумажные глаза ничего не видят. Интересно, думает он, где-то сейчас Томас Уайетт, в какие неприятности влез? Заснуть явно не удастся; не потому, что сон прогнала тревога об Уайетте. Он подходит к окну. Луна, словно отверженная, влачит за собой черные лохмотья облаков.