Беда в том, что, несмотря на все перемены, произведенные Анной при дворе, там остались люди, знавшие ее прежде, когда она только приехала из Франции и принялась обольщать Гарри Перси. Они вечно твердят о ее недостоинстве. О том, что она не человек, а змея. Или лебедь. Una candida cerva[99]. Одна-единственная белая лань в серебристо-зеленой чаще; она трепещет и ждет возлюбленного, который из лани превратит ее обратно в богиню.
– Отправьте меня снова в Италию, – просит Уайетт. – Ее темные, жгучие, чуть раскосые глаза – они меня преследуют. По ночам она приходит в мою одинокую постель.
– Одинокую? Что-то не верится.
Уайетт смеется:
– Вы правы. В этом я себе не отказываю.
– Вы слишком много пьете. Разбавляйте вино водой.
– А ведь могло быть совсем иначе.
– Все могло быть совсем иначе.
– Вы никогда не думаете о прошлом.
– Я о нем не говорю.
Уайетт просит:
– Отправьте меня куда-нибудь.
– Отправлю. Когда королю понадобится посол.
– Правда ли, что Медичи сватают принцессу Марию?
– Не принцессу Марию. Вы хотели сказать – леди Марию. Я просил короля подумать об этом предложении. Однако они для него недостаточно знатны. Знаете, если бы Грегори выказал хоть какой-нибудь интерес к банковскому делу, я бы нашел ему невесту во Флоренции. Приятно было бы видеть в доме итальянку.
– Отправьте меня туда. Придумайте дело, в котором я был бы полезен вам или королю, а то тут я сам себе хуже чем бесполезен и всех раздражаю.
Он говорит:
– Клянусь иссохшими костями Бекета! Прекратите же себя жалеть!
У Норфолка свое мнение о друзьях королевы. Выражая его, герцог весь трясется, позвякивая образками; кустистые брови лезут на лоб. Уж эти мне дамские угодники! Норрис, вот уж от кого не ждал. И сынок Генри Уайетта. Пишет стишки! Распевает песенки! Трещит как сорока!
– Какой прок разговаривать с женщинами? – вопрошает герцог. – Кромвель, вы ведь с ними не разговариваете? О чем с ними говорить? Ведь и не придумаешь!
Я побеседую с Норфолком, решает он, как только тот вернется из Франции, посоветую предостеречь Анну. Франциск принимает папу в Марселе, и Генриха должен представлять старший из английских пэров. Гардинер уже там. Для меня каждый день праздник, говорит он Тому Уайетту, пока этих двоих тут нет.
Уайетт все о своем:
– Мне кажется, у короля новое увлечение.
На следующий день он следит за тем, как Генрих обводит взглядом придворных дам, и не замечает ничего, кроме естественного мужского интереса; только Кранмер считает, что, посмотрев на женщину дважды, ты обязан на ней жениться. Король танцует с Лиззи Сеймур, задерживает руку на ее талии. Анна наблюдает холодно, поджав губы.