На следующий день он ссужает Эдварду Сеймуру деньги на очень выгодных условиях.
Сырым осенним утром, в предрассветных сумерках, все его домочадцы отправляются в насквозь вымокший лес. Нельзя приготовить torta di funghi[100], если не собрать ингредиенты.
Ричард Рич приходит в восемь, лицо – озадаченное и обиженное.
– Меня остановили у ваших ворот, сэр, и спросили, где грибы, сегодня никто не входит сюда без грибов. – Гордость Рича уязвлена. – Вряд ли у лорд-канцлера потребовали бы грибы.
– Потребовали бы, Ричард. Однако через час вы будете есть их запеченными в сметане, а лорд-канцлер – нет. Ну что, приступим к делам?
Весь сентябрь он одного за другим арестовывал священников и монахов, близких к блаженной. Они с сэром Кошелем сидят за бумагами, проводят допросы. Клирики, угодив под замок, тут же отрекаются от Бартон, валят друг на друга: я никогда в нее не верил, меня убедил отец Такой-то, а сам я ни сном ни духом. Что до связей с женой Эксетера, с Екатериной, с Марией – каждый торопится доказать свою непричастность и обвинить брата во Христе. Люди из окружения Бартон постоянно виделись и переписывались к Эксетерами. Сама блаженная побывала во многих главных монастырях королевства – в Сионском аббатстве, у картезианцев в Шине, у францисканцев в Ричмонде. Он знает об этих визитах от своих людей. В каждом монастыре среди монахов есть недовольные; он выбирает из них тех, кто поумнее, и они доносят ему обо всем. Сама Екатерина с монахиней не встречалась. Да и зачем? У нее есть посредники – Фишер и Гертруда, жена лорда Эксетера.
Король говорит:
– Не могу поверить, что Генри Куртенэ мне изменил. Рыцарь ордена Подвязки, великолепный боец на турнирах, друг детства. Вулси хотел нас рассорить, но я не поддался. – Король смеется. – Брэндон, помните Гринвич, Рождество… какой это был год? Когда мы кидались снежками.
Как же тяжело вести дела с людьми, которые поминутно вспоминают древние родословные, детские дружбы, события тех времен, когда ты еще торговал шерстью на антверпенской бирже. Суешь им под нос свидетельства, а они роняют умильную слезу: ах, как мы тогда играли в снежки!
– Послушайте, – говорит Генрих, – виновата только жена Куртенэ. Едва он обо всем узнает – захочет от нее избавиться. Она слаба и переменчива, как все женщины, не может удержаться от интриг.
– Так простите ее, – говорит он. – Даруйте ей помилование. Пусть эти люди будут вам обязаны – так они скорее избавятся от глупых чувств к Екатерине.
– Думаете, что способны покупать сердца? – спрашивает Чарльз Брэндон. По тону ясно, что ответ «да» сильно огорчил бы герцога.