А в июле к нам на ужин пожаловал некто Колло д’Эрбуа. Надо думать, у этих людей, кроме фамилий, есть имена, но к нему все обращаются Колло. Он похож на Фабра, актер и драматург, когда-то был антрепренером, к тому же они примерно одних лет. Сейчас в театре Господина Принца дают его пьесу «Патриотическая семья». Из тех пьес, что становятся популярными за один вечер, и мы весь ужин тщательно обходили тему, что так и не удосужились ее посмотреть. Пьеса делает большие сборы, но Колло оттого не становится приятным человеком. Он настоял на том, чтобы поведать нам историю своей жизни. По его словам, только в последнее время дела у него наладились, но до сих пор это кажется ему подозрительным. В юности он дивился, почему все подряд так и норовят его провести, пока не понял, что они просто завидуют его таланту. Он думал, ему не везет, а это были происки недалеких людей. (В этом месте Фабр посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска.) Любая тема за столом рождала у Колло тяжелые воспоминания, достаточно было малейшего повода, чтобы его охватила ярость и он начинал размахивать руками, словно выступал в Школе верховой езды. Я боялась, что он переколотит мою посуду.
Позднее я сказала Жоржу: «Мне не нравится Колло. Он хуже твоей матери. Уверена, что и пьеса у него дурная».
«Типично женское замечание, – ответил Жорж. – Ничего в нем нет особенного, обычный зануда. А его убеждения… – Он запнулся и улыбнулся. – Я хотел сказать, они правильные, но на самом деле имел в виду, что они совпадают с моими».
На следующий день Камиль сказал: «Этот Колло отвратителен. В жизни не встречал такого омерзительного субъекта. Думаю, и пьеса у него премерзкая».
«Ты прав», – кротко промолвил Жорж.
Ближе к концу года муж выступил в Национальном собрании. Спустя несколько дней министерство ушло в отставку. Говорили, что его сверг Жорж. Моя матушка сказала: ты вышла замуж за влиятельного человека.
Заседание Национального собрания: лорд Морнингтон, сентябрь 1790 года:
Там нет установленного порядка дебатов, кто-то говорит с места, кто-то с пола или стола, кто-то с трибуны или конторки… шум стоит такой, что трудно расслышать слова. У меня на глазах больше сотни депутатов пытались обратиться к собранию одновременно, а еще больше депутатов говорили с мест. Председатель зажал уши руками и заорал: «К порядку!» – словно звал кучера… затем принялся стучать по столу, по груди… постоянно заламывал руки и совершенно точно чертыхался… галереи выражали свое одобрение или неодобрение стенаниями и хлопками.
Утром я был при дворе в Тюильри, и настроение там самое мрачное… Король держится, но ведет себя гораздо скромнее, чем когда меня ему представляли. Теперь он кланяется любому, чего до революции Бурбоны не считали нужным делать.