Но Люсиль еще крепче прижалась к мужу, стряхнув руку офицера. Мгновение спустя он с силой оторвал ее от Камиля, и она кулаком заехала ему в челюсть, ощутив, как отдача пронзила все тело, но не почувствовав ничего, когда голова ударилась об пол. Словно я муха, подумала Люсиль, или маленькая птичка: от меня отмахнулись, меня раздавили.
Она осталась одна. Его вывели из комнаты, вниз по ступенькам, на улицу. Она села. Ничего не болело. С пустыми глазами она взяла с дивана подушку и, раскачиваясь, прижала к себе. Вопль, который рвался из груди, слова любви, которые она хотела ему сказать, железным комом застряли в горле. Люсиль сидела на полу и тихонько раскачивалась. Что теперь? Надо одеться. Написать и отправить письма. Надо увидеться с каждым депутатом, с каждым комитетчиком. Она знает, как заставить мир вращаться. Она должна действовать. Люсиль раскачивается. Есть настоящий мир и мир театра теней. Есть мир свободы и иллюзии, и есть реальный мир, где год за годом мы наблюдаем, как те, кого мы любим, гремят цепями. Вставая с пола, она чувствует, как путы впиваются в плоть. Я связана с тобой, думает она, я связана с тобой навеки.
За углом, в Кур-дю-Коммерс, Дантон с некоторым интересом вертел ордер в руках. Он не стал медлить. Не стал просить, чтобы ему разрешили проститься с детьми, и на ходу поцеловал жену в макушку.
– Чем скорее уйду, тем скорее вернусь, – сказал он. – Через день-другой. – И быстро вышел на улицу под конвоем.
Восемь утра в Тюильри.
– Вы нас вызвали, – сказал Фукье-Тенвиль.
– О да. – Сен-Жюст поднял глаза и улыбнулся.
– Мы думали, что увидим Робеспьера, – сказал Эрманн.
– Нет, гражданин председатель, меня. Есть возражения? – Он не стал предлагать им сесть. – Сегодня рано утром мы арестовали четверых: Дантона, Демулена, Лакруа и Филиппо. Я составил отчет по этому делу, который сегодня представлю Конвенту. А вы, со своей стороны, начнете готовиться к суду, отложив все прочее, это дело первостепенной важности.
– Постойте, – сказал Эрманн. – Что это за процедура? Конвент не давал разрешения на их арест.
– Давайте будем считать это формальностью. – Сен-Жюст поднял бровь. – Вы намерены со мной пререкаться, Эрманн?
– Пререкаться? Давайте по порядку. Все знают, но никто не может доказать, что Дантон брал взятки. Еще все знают – и доказательства этого мы видим вокруг нас, – что Дантон сверг Капета, провозгласил республику и спас страну от вторжения. Что вы намерены ему предъявить? Недостаток рвения?
– Если вы сомневаетесь, – сказал Сен-Жюст, – что против Дантона имеются серьезные обвинения, можете изучить эти документы. – Он подтолкнул к ним бумаги. – Некоторые куски написаны рукой Робеспьера, некоторые – моей. Можете смело пропускать пассажи, которые касаются Камиля Демулена и написаны Робеспьером. Это не более чем оправдания. По правде сказать, когда вы дочитаете, я их вычеркну.