– Когда все будет закончено и Камиль будет мертв, я не хочу слышать ваших эпитафий. Никто не смеет говорить о нем, я это категорически запрещаю. Когда он умрет, я буду думать о нем в одиночестве.
Свидетельства Фабриция Париса, секретаря Революционного трибунала, на суде над Антуаном Фукье-Тенвилем, 1795 год:
Даже Фукье и его достойный коллега Флерио, при всей своей жестокости, были потрясены поведением этих людей, и свидетель полагал, что им не хватит мужества принести их в жертву. Откуда ему было знать, какие гнусные методы были использованы в конце процесса, какой заговор был сфабрикован в Люксембургской тюрьме, посредством коего… удалось преодолеть сомнения Национального конвента и получить декрет об объявлении вне закона. Роковой декрет был доставлен Амаром и Вулланом (из Полицейского комитета). Парис находился в комнате для свидетелей, когда они прибыли: гнев и страх были написаны на их лицах, так они боялись, что жертвы избегнут смерти; они поприветствовали свидетеля. Вуллан сказал ему: «Негодяи в наших руках, они злоумышляли в Люксембургской тюрьме». Послали за Фукье, который был в зале суда. Он явился тотчас же. Амар сказал ему: «Здесь то, что облегчит вам жизнь». Фукье ответил с улыбкой: «Мы очень в этом нуждались» – и вошел в зал суда с видом триумфатора.
– Они задумали убить мою жену!
Ужасный вопль Камиля перекрывает шум в зале суда. Он пытается броситься на Фукье, а Дантон и Лакруа оттаскивают его назад. Он упирается, что-то кричит Эрманну и разражается рыданиями. Вадье и Давид из Полицейского комитета что-то шепчут присяжным. Не глядя на обвиняемых, Фукье начинает зачитывать декрет Национального конвента:
Председатель вправе использовать любые способы, дозволенные законом, дабы поддерживать свой авторитет и авторитет Революционного трибунала, и подавлять любые попытки обвиняемых нарушить общественный порядок или препятствовать ходу правосудия. Постановляется, что обвиняемые в заговоре при попытке оспорить или оскорбить правосудие должны быть объявлены вне закона и немедленно осуждены.
– Бога ради, – шепчет Фабр. – Что все это значит?
– Это значит, – бесстрастно отвечает Лакруа, – что отныне ход судебного заседания отдается им на откуп. Если мы потребуем свидетелей или перекрестный допрос или просто захотим что-нибудь сказать, они немедленно завершат процесс. Если хотите, выражусь более наглядно: Национальный конвент только что нас убил.
Закончив читать, прокурор осторожно поднимает глаза на Дантона. Фабр складывается пополам в кресле, его ребра содрогаются, алая кровь хлещет на полотенце, которое он держит у рта. Эро сзади кладет ему руку на плечо, возвращая Фабра в вертикальное положение. На аристократическом лице написано презрение; он не выбирал себе компанию, но намерен и дальше подтягивать остальных до собственных высоких стандартов.