– Заключенному требуется помощь, – говорит Фукье привратнику. – Демулен, кажется, тоже на грани срыва.
– Заседание откладывается, – заявляет Эрманн.
– Присяжные, – говорит Лакруа. – На них одна надежда.
– Нет, – отвечает ему Дантон. – Надежды больше нет.
Он встает. В последний раз в этот день его голос прокатывается по залу: и даже теперь кажется, что его невозможно убить.
– Я останусь Дантоном до самой смерти. А завтра усну во славе.
Улица Марата.
Она снова написала Робеспьеру. Заслышав на улице шаги патруля, порвала письмо. Затем подошла к окну. Солдаты строились, звенела сталь. Они решили, у меня здесь армия, подумала она.
К тому времени, как солдаты подошли к двери, она подхватила саквояж, в который заранее сложила необходимые вещи. Ее маленькие дневники были уничтожены: настоящие записи о ее жизни больше не существовали. Кошка потерлась о ее щиколотку, она наклонилась, чтобы провести пальцем вдоль спинки.
– Тихо, – сказала она. – Не волнуйся.
Жанетта закричала, когда ей предъявили ордер. Люсиль покачала головой.
– Ты попрощаешься вместо меня с малышом, моей матерью, отцом и Аделью. Передавай мои наилучшие пожелания мадам Дантон и скажи, я желаю, чтобы в будущем ей повезло больше. Не думаю, что есть смысл что-либо искать, – сказала она офицерам. – Вы уже забрали все, что могло бы заинтересовать комитет, и многое из того, что комитету неинтересно. – Она подняла саквояж. – Идемте.
– Мадам, мадам. – Жанетта вцепилась офицеру в руку. – Позвольте мне сказать кое-что, пока вы ее не увели.
– Только быстро.
– Приходила одна молодая женщина. Из Гиза. Вот. – Жанетта бросилась к конторке. – Она оставила это, чтобы вы знали, где ее искать. Она хотела с вами повидаться, но теперь уже поздно.
Люсиль взяла карточку. «Гражданка де Тайлан» значилось на карточке крупным угловатым почерком, и ниже, в торопливой скобке: «Роз-Флер Годар».
– Мадам, она была так расстроена. Ее отец болен, она в одиночку добиралась до Парижа из Гиза. Говорит, там только недавно узнали об арестах.
– Вот она и явилась, – мягко промолвила Люсиль. – Роз-Флер. Слишком поздно.
Она перекинула плащ через руку. Вечер был теплым, у двери стояла закрытая коляска, но, возможно, в тюрьме будет холодно. Вы бы тоже думали, что в тюрьме будет холодно, разве нет?
– Прощай, Жанетта, – сказала она. – Береги себя. Постарайся нас забыть.
Письмо Антуану Фукье-Тенвилю:
Реюньон-сюр-Уаз, бывший Гиз
15 жерминаля, год второй
Гражданин и соотечественник!
Камиль Демулен, мой сын, республиканец в душе, в соответствии с принципами и, если можно так сказать, инстинктом. Он был республиканцем в душе и по собственному выбору задолго до 14 июля 1789 года и продолжает быть им в настоящем в своих поступках…