Лакруа сидит на деревянном табурете. Палач, отвернув ворот его рубахи, быстро срезает волосы на затылке.
– Один без сознания, – кричит стражник. – Один без сознания!
За деревянной решеткой, что отделяет осужденных от внутреннего двора, палач поднимает руку, давая понять, что слышит. Шабо завернут в простыню. Лицо у него синее. Он почти в коме. Только губы шевелятся.
– Он заказал мышьяк, – объясняет стражник. – Заключенные все время что-то заказывают.
– Да, – говорит Дантону Эро. – Я размышлял над этим. В конце я решил, что покончить с собой в таких обстоятельствах значит признать вину, и, если они настаивают на том, чтобы отрезать тебе голову, это всего лишь вопрос вкуса. Кто-то же должен подать пример этим подонкам? В любом случае лучше всего было бы вскрыть себе вены.
Его внимание приковано к противоположной стене, где продолжается яростная потасовка.
– Мой дорогой Камиль, чего ради? – спрашивает Эро.
– Уж и хлопот вы нам доставили, – говорит один из стражников.
Наконец им удается крепко связать Камиля. Они обсуждают, не стукнуть ли его хорошенько, чтобы он лишился сознания, но тогда Сансон вспылит и назовет их чертовыми неумехами. Когда его пытались усадить прямо, чтобы отрезать волосы, то порвали ему рубашку на спине, и теперь с худых плеч свисают лохмотья. На левой скуле явственно проступает багровый синяк. Дантон садится на корточки рядом с ним.
– Мы должны связать вам руки, гражданин Дантон.
– Одну секунду.
Он наклоняется, снимает с шеи Камиля медальон, в котором заключена прядь волос Люсиль, сует медальон в его связанные ладони и чувствует, как пальцы Камиля сжимаются.
– А теперь давайте.
Лакруа пихает его под ребро:
– Эти бельгийские девочки – оно того стоило?
– Оно того стоило. И вовсе не из-за бельгийских девочек.
Эро немного бледен, когда поднимается в первую из повозок, но больше на его лице ничего не прочесть.
– Я рад, что мне не придется ехать с ворами.
– В этой повозке только лучшие из революционеров, – говорит Дантон. – Вы готовы через это пройти, Фабр, или мы похороним вас в пути?
Фабр с усилием поднимает голову:
– Дантон. Они забрали мои бумаги.
– Да, забрали.
– Я только хотел дописать мой «Мальтийский апельсин». В нем есть чудесные строки. А теперь комитет заберет рукопись, и этот ублюдок Колло присвоит ее себе.
Дантон запрокидывает голову и начинает смеяться.
– Его поставят в «Комеди Итальен», – говорит Фабр, – под именем этого чертова плагиатора.
Новый мост, набережная Лувра. Повозка трясется и качается. Он расставляет ноги, чтобы стоять прямо и поддерживать навалившегося Камиля. Его слезы пропитали ткань Дантоновой рубашки. Камиль оплакивает не себя, а Люсиль: их общность, вечность их писем, жесты, ужимки и шуточки, все ушло, все потеряно, – и их ребенка.