Вот она, верная и точная картина поражения, в смятении думает Пато. Ничто не может передать его лучше, чем эти десятки мальчишек, которые, пошатываясь, волоча винтовки, возвращаются с шоссе на Файон, – они еле держатся на ногах от усталости: сперва бежали в атаку, потом, под огнем франкистов, – назад. Должно быть, это те самые ребята, которых она видела утром, когда стояла с капитаном Баскуньяной у понтонного моста. Сейчас они как будто сами не понимают, что делают, бредут куда глаза глядят, и многие опускаются на землю, обхватывают голову и сидят, пока не менее измученные сержанты и капралы не поднимут, не погонят дальше. Одни идут сами, опираясь о плечо товарища, других, свесивших безжизненные руки, кропящих дорожную пыль кровью, несут на носилках. Кое-кто плачет.
– Вот ведь дьявольщина… – говорит сержант Экспосито. – Я вижу, этим сосункам досталось крепко.
Связистки, покуривая американские «Лаки страйк», сидят в тени крестьянского дома, превращенного в наблюдательный пункт и для того укрепленного мешками с землей, – там им приказано развернуть узел связи – поставить полевой телефон и гелиограф «Марк V». Вместе с сержантом и Пато еще две девушки из их взвода: Висента-Валенсианка и Роза Гомес, невысокая миловидная эстремадурка с черными глазами, серьезная, прилежная и благожелательная. Пато хорошо ее знает, потому что они вместе учились на курсах связисток. Девушки протянули четыре катушки провода из Кастельетса, по мере сил укрыли его камнями и кустами и только что подключили «Красную зарю».
– Ох, глаза бы мои этого не видели… – говорит Валенсианка.
– Скажи что-нибудь такое, чего мы еще не слышали, или помалкивай! – обрывает ее Экспосито. – Никому такое не нравится.
– Чувствуется московский подход, – еле слышно бормочет Валенсианка, а Пато и Роза сдавленно хихикают.
– Я все слышу! И смешки ваши тоже! А семестр в Академии связи и вам бы не повредил.
Она смолкает, глядя на наполовину выкуренную сигарету, зажатую в пальцах. Черным огнем горят глаза на лице этой женщины – остром, сухом и жестком, как она сама.
– Вы, наверно, думали, что на фронте будете разгуливать, накрасившись и уложив волосы, в отглаженном комбинезончике и в туфельках на каблучках, как Хуанита Монтенегро на обложке «Мундо графико»? – Она показывает на солдат, бредущих по шоссе. – Ну так вот, как видите, вы ошиблись.
Валенсианка проводит ладонью по своей стриженой голове:
– Да мы уж поняли.
– Как видно, товарищ, еще не все. И не вполне.
Эти слова возвещают скрытую угрозу, а Пато достаточно знает сержанта Экспосито, чтобы понять – она говорит всерьез. Заместитель командира взвода связи, выпестованная Союзом женщин-антифашисток, штурмовавшая казармы Монтаньи и мост Французов, уцелевшая в сражениях под Брунете и Харамой, способна по немногим приметам безошибочно оценить положение. И по ее угрюмому и озабоченному лицу Пато понимает, что иллюзий насчет дальнейшего развития событий она не питает. С московским подходом или без него.