Пардейро, жмурясь от полуденного света, выходит наружу. Километрах в двух, за пепельно-серым пятном оливковой рощи, с обеих сторон стиснутой скалистыми высотами, виднеются крыши Кастельетса. Где-то в центре городка поднимается к небу столб дыма и слышится приглушенная расстоянием пальба.
– На восточной высоте заварилась крутая каша, – замечает Владимир.
Лейтенант поднимает бинокль. Справа, на гребне, заметны взметенные разрывами облака пыли и разрозненные вспышки.
– Это наши или красные?
– Понятия не имею.
Пардейро в задумчивости прожевывает остаток хлеба с сардиной. Хотя на самом деле раздумывать особенно не над чем.
– Последние сведения о личном составе.
– Не считая вас и меня, в строю – тридцать один человек. Двое почти небоеспособны, так что можно сказать – двадцать девять, – русский щурит глаза, что заменяет ему улыбку. – А с Тонэтом – двадцать девять с половиной.
Пардейро выпускает из руки бинокль, и тот повисает на ремешке.
– А что с боеприпасами?
– Кое-что имеется… Перед уходом ребята из бандеры оставили нам пять тысяч патронов и шесть ящиков гранат.
– Ну, с таким запасом можно и продержаться. Выдай каждому по пять обойм и по четыре гранаты. Провиант взять, но в меру, чтоб не мешал воевать. Фляги наполним из ручья, – он смотрит на часы. – Выходим через десять минут… Что такое? Что не так?
Взгляд его замирает на лице сержанта. Оно, по обыкновению, бесстрастно, но все же от него будто исходят какие-то сигналы. Пардейро вглядывается в чуть раскосые глаза, в широкие скулы, в щеки, покрытые шестидневной щетиной, седоватой и пыльной. Он уже научился без слов понимать своего унтер-офицера. Безошибочно истолковывать и то, что он говорит, и то, о чем умалчивает.
– Ну, Владимир, говори, в чем дело.
Сержант на миг задумывается.
– Да нет, господин лейтенант, ни в чем. Все в порядке.
– Выкладывай, я сказал.
Сержант задумывается еще на миг. Потом уклончиво начинает:
– Люди дрались как бешеные… И после этой молотьбы считали себя в безопасности хоть на какое-то время.
Пардейро не спускает с него пытливых глаз:
– И дальше что?
– Да ничего… А теперь вы говорите – надо, мол, вернуться вниз…
– Не говорю, сержант. Приказываю.
Слово «сержант» он произносит с нажимом.
– Так точно, господин лейтенант, – заморгав, отвечает Владимир. – Приказываете снова идти в бой.
– Они ведь легионеры, а?
– Конечно. Будут ворчать себе под нос, но в полный голос никто протестовать не станет. Это уж мое дело. Но только вам надо сказать им кое-что…
Пардейро трет нос:
– Кое-что?
– Ну да.
– Что именно?
– Не знаю… Командир-то не я.