– Не давай пощады! Не давай пощады! – завывают легионеры, орудуя штыками.
Идет рукопашная схватка – штыками, прикладами, кулаками. Пардейро, опустошив обойму, ухватил пистолет за ствол, так что палец ложится на скобу, лупит им как кастетом по головам тех, кто попался ему на пути, кто пытается вцепиться в него, ударить, полоснуть ножом. Слышен хруст костей, гремят выстрелы в упор, и от грохочущих в замкнутом пространстве взрывов закладывает уши, мутится разум, меркнет сознание.
– Бей их! Бей!
Пощады не будет, и красные это знают. И даже не пытаются сдаться – они отбиваются, падают, корчатся на полу, кто может – тщится убежать. За ними гонятся по всей школе. Пардейро, преследуя тех, кто пытался занять второй этаж, оказывается на площадке лестницы, куда льется свет из слухового окошка. Мелькают искаженные лица, расширенные страхом глаза. У республиканцев не остается ни патронов, ни времени перезарядить оружие, и они отбиваются штыками.
– Сволочи! – слышатся крики. – Мрази фашистские!
Лейтенант, уклоняясь от выставленных штыков, отступает на несколько шагов, и легионеры опережают его, вступают в схватку с красными, скрещивают с ними клинки. Летят искры. Пардейро обрушивает рукоять пистолета на голову республиканца – у того подгибаются колени; пошатнувшись, он выпускает из рук винтовку. Какой-то легионер – Пардейро узнает Ириса – набрасывается на упавшего, тычет штыком, стараясь пригвоздить к полу. Красный в ужасе хватается за нависший над ним ствол, силится отвести его в сторону, но Ирис, налегая всем телом, вгоняет ему в грудь широкое лезвие, а потом, упершись ногой, высвобождает его, размахивается и вонзает еще раз.
Постепенно, не сразу хаос распадается на вереницу отчетливых картин и звуков. Шум боя почти стихает. Слышны теперь только крики раненых республиканцев, которых добивают штыками, разрозненные выстрелы из окон по тем, кто сумел выбраться наружу с торца здания, глухие разрывы гранат, брошенных в подвал, где укрылось несколько человек. Пол, заваленный стреляными гильзами, скользок от крови и сладковато пахнет вывороченными внутренностями и немытым телом. Повсюду разломанные парты, затоптанные и испачканные экскрементами тетрадки в голубых обложках, а на доске еще видны мелом написанные математические формулы и слова «Да здравствует Ларго Кабальеро».
Появляется черный от пороховой копоти сержант Владимир. Голова у него непокрыта, бровь рассечена, и в волосах запеклась кровь. Они с Пардейро молча смотрят друг на друга. Оба так устали, что даже не в силах обрадоваться, что остались живы.