– Ты был на площади? – наконец спрашивает лейтенант.
Русский кивает.
– Сколько наших там осталось?
– Одиннадцать.
Лейтенант оглядывается по сторонам:
– А здесь?
– Здесь – человек восемь.
Пардейро стоит неподвижно, дышит глубоко и медленно, дожидаясь, когда уймется бешеное сердцебиение. Потом принимается искать свой пистолет среди трупов, вповалку лежащих у лестницы и добросовестно обшаренных Ирисом и еще одним легионером. Ирис же и находит пистолет – весь в крови, с прилипшими к рукояти волосами и ошметками мозга – и, обтерев об одежду одного из убитых, протягивает Пардейро.
Артиллерийский снаряд проносится низко, над самой головой, срезает ветви сосны и разрывается где-то вдали, но майор О’Даффи стоит как стоял, продолжая посасывать сгущенное молоко из жестяной банки. Три пригнувшихся корреспондента медленно выпрямляются.
– Неужто контратака? – спрашивает Фил Табб, еще не отойдя от удивления.
Ирландец невозмутимо кивает. На веснушчатом лбу под коричневым беретом блестит испарина.
– Таков приказ.
– Смысла же нет.
Майор, закинув голову, высасывает последнюю каплю из банки и отбрасывает ее.
– На самом деле есть. Можно будет выиграть время. Ослабить натиск франкистов на этом берегу.
Табб с сомнением показывает на бурую высоту, виднеющуюся меж сосен:
– Вам ее больше не взять.
– Хватит и того, что фашисты полагают иначе.
– Но ведь придется пожертвовать остатками батальона.
– Неизвестно. Может, нам повезет.
– Я хочу это увидеть! – заявляет фотограф Чим Лангер.
– И я, – подхватывает Вивиан.
О’Даффи, сняв очки, тщательно протирает стекла кусочком смятой бумаги. Он грязен, однако бриджи, высокие кожаные гетры, рубашка с засученными рукавами, автоматический пистолет на бедре по-прежнему придают ему облик офицера былых времен.
– Не советую. То ли выйдет, то ли нет. А если нет, все может рухнуть в одну минуту, – он показывает подбородком на Кастельетс. – Фашисты заняли городок. Ответственность за вашу безопасность взять на себя я не могу.
– Мы тебя и не просим.
О’Даффи смотрит очки на свет и, оставшись недоволен, снова принимается протирать стекла.
– Все катится к черту. – Тоскливая гримаса кривит его лицо. – На вашем месте я постарался бы как можно скорей перебраться на тот берег. Еще немного – и будет поздно.
Журналисты переглядываются: Табб смотрит задумчиво, Вивиан – пытливо, Чим – угрюмо. Ирландец, водрузив очки на орлиный нос, пожимает плечами.
– Подумайте, – говорит он настойчиво. – Мы выступаем через двадцать минут.
И с этими словами уходит к сосняку. Табб, провожая его взглядом, озабоченно покачивает головой. Снимает пиджак, отряхивает его от земли и сосновых иголок.