Три Александра и Александра: портреты на фоне революции (Иконников-Галицкий) - страница 49

Радость постепенно уходила из творчества Грина.

Приближался финал иной. Волшебство состоялось, но в окружающей жизни для волшебника не оставалось места.

И житейская ситуация становилась бедственной. В литературных и издательских кругах утвердилось санкционированное сверху мнение о несозвучности Грина эпохе. Его печатали всё меньше; денег уже не хватало для благополучия; финансовые и цензурные проблемы давили с разных сторон. Безрадостен последний завершённый роман Грина, и название у него соответствующее: «Дорога никуда». Он был написан в 1928–1929 годах и издан книгой в московском издательстве «Федерация» в 1930 году.

Это роман о том, как всё могло быть чудесно хорошо и как всё стало бедствием и гибелью. Причём роль разрушителя судьбы играет отец главного героя, забулдыга и пьяница, который давным-давно бросил сына и вдруг явился неизвестно откуда. Тот, кто дал жизнь, стал первопричиной гибели. Поэтому от катастрофы не уйти: она в самом герое. Он совершает невозможное, он выдерживает все удары, преодолевает все препятствия на пути к счастью, он должен победить по закону жанра – и вместо этого автор на последних страницах романа убивает его. Вслед за ним гибнет то светлое, благоуханное, что жило в душах его друзей.

Роман «Дорога никуда» очень хорошо написан. Язык и стиль Грина освобождаются от наследия смутно проведённой литературной молодости, от элементов дурновкусия и бульварщины. Нет вычурности и нарочитой экзотичности, свойственной многим его произведениям. Но художественное совершенство только усиливает горечь. Состояние читателя, закрывшего последнюю страницу романа, характеризуется двумя словам: пустота и безнадежность.

Собственно говоря, на этом можно заканчивать.

Последние три года в биографии Грина – перечень неурядиц, конфликтов. крушений и бед. Он был почти вытеснен из литературы. По инерции что-то изредка печатали; самое значительное – «Автобиографическая повесть», в которой советские издатели чаяли увидеть описания мерзостей царизма. Это произведение, которому даже название придумали редакторы, Грин писал не любя, через силу, и в конце концов бросил незавершённым.

Денег не стало. Перспектив не было. Из оживлённой приморской Феодосии в 1930 году пришлось перебраться в равнинный и скучноватый Старый Крым – жизнь там была дешевле, но общение с миром ограничивалось телеграфом и почтой. Безденежье, помноженное на непрактичность, усугубляло домашние нелады. Болезнь жены, ссоры с тёщей. Безрадостные поездки в Москву и Питер, во время которых Грин жестоко запивал. Впрочем, пил уже и дома – а что ещё оставалось делать? Кругом царила пятилетка. В буднях великих строек ненужным сделалось волшебство; в весёлом грохоте, огнях и звонах терялся голос Несбывшегося. Она же, пятилетка, принесла с собой обесценивание денег, продовольственные карточки, жизнь впроголодь, первые волны массовых репрессий. Страх и творчество несовместимы. Как скажет потом Михаил Зощенко: «Писатель с перепуганной душой – это уже потеря квалификации». Грин не мог жить в страхе.