Ээви и сама знает, что не слушалась матери, ведь она думала тогда, что доброта лучше послушания. Разве могла она в чем-нибудь отказать Виллу, если Виллу из-за нее ударил Отто дубиной по голове, убил его? Потому-то все так и получилось.
И все же Ээви считает, что легче пойти и поговорить с кырбояской барышней, легче попросить ее оставить Виллу в покое, чем сидеть дома и слушать причитания больной матери. Поэтому она при первом же удобном случае берет на руки сына и идет в Кырбоя; по дороге она ни разу не вспоминает о том, с каким позором уходила оттуда, когда сын еще бился у нее под сердцем. Нет, идя в Кырбоя, Ээви думает только о Виллу и о сыне. Ээви никогда так много не думала о Виллу и сыне, как сейчас, направляясь в Кырбоя.
Когда Виллу арестовали, ей было легче — ведь из тюрьмы когда-нибудь да возвращаются, легче ей было и тогда, когда она узнала, что Виллу с окровавленной рукой и поврежденным глазом отправлен в город, в больницу, — ведь из больницы тоже можно вернуться, если не совсем здоровым, то хотя бы калекой. Но когда Ээви представляла себе, как в один прекрасный день Виллу поедет с кырбояской барышней к пастору и будет сидеть в пароконной рессорной повозке, у нее темнело в глазах и все погружалось в непроглядный мрак. Рессорная повозка Кырбоя — точно гроб, от которого надо оберегать Виллу. Если он в нее когда-нибудь сядет, то это будет равносильно тому, что он едет на кладбище, где уже вырыта свежая могила. Так думает бобылка Ээви, направляясь с сыном на руках в Кырбоя.
Войдя в ворота усадьбы, Ээви увидела, что старый Рейн сидит возле дома, греясь на осеннем солнышке, старый Рейн сидит, а полуслепая и полуоглохшая Моузи лежит, растянувшись, у порога, — верный знак, что хозяйка сейчас дома, ведь собака не отходит от нее ни на шаг.
— Гляди-ка, вот и Ээви пришла нас проведать, — добродушно говорит Рейн.
От звука его голоса собака просыпается и подходит, чтобы разглядеть и понюхать, кто пришел, ведь теперь нос — ее единственный надежный путеводитель в этой бренной жизни.
— Узнаешь меня? — спрашивает Ээви собаку.
О-о, конечно, Моузи узнает — не успела она коснуться носом юбки девушки, как уже завиляла не только хвостом, но и всей задней половиной туловища. Моузи любит Ээви из-за Виллу, любит из-за их медового месяца; ведь тогда Виллу пробирался в Кырбоя тайком, и надо было устраивать так, чтобы старая Моузи была слепа и глуха, не слышала и не видела ничего подозрительного. В те дни Ээви всюду водила с собой Моузи, скармливала ей лучшие куски, отдавала ей даже все мясо, которое получала два раза в неделю, отдавала через Виллу, чтобы Моузи, почуяв Виллу, оставалась слепа и глуха.