— Батраки в Кырбоя и без вас есть, там хозяин нужен, — ответила хозяйка. — Приходите хозяином, пусть тогда и Ээви с сыном перебирается в Кырбоя, если, конечно, захочет. Тогда вы сможете воспитывать своего сына, как сына хозяина Кырбоя.
— На это Ээви никогда не согласится, да и сына своего не отдаст в Кырбоя, — сказал Виллу.
Они умолкли и, сидя в темноте, думали каждый о своем, пока хозяйка наконец не сказала:
— Бобылке Ээви легче, чем кырбояской хозяйке, у нее, по крайней мере, сын есть.
В этих словах было и сожаление и как бы упрек — Виллу чувствовал, что в них был и упрек.
— У каждого свое счастье, — сказал Виллу, лишь бы что-нибудь сказать, так как молчать стало трудно. — У кого сын, у кого Кырбоя.
— Кырбоя для меня вовсе не счастье, — ответила хозяйка. — Я сказала отцу, что только в том случае останусь здесь, если вы согласитесь быть хозяином.
— А иначе?
— Иначе не знаю что будет… Продадим Кырбоя или сдадим его в аренду, — ответила хозяйка.
— Вы хоть думали бы, что говорите, — в испуге воскликнул Виллу; у него даже сердце замерло. — Я ведь могу совсем ослепнуть, мне это врач сказал, когда спрашивал, одинокий я или семейный. Слава богу, что вы одинокий, сказал он, так все же легче, ведь кто знает, надолго ли у вас зрение сохранится. Правда, потом он говорил другое, только этому не стоит верить.
— А как же Ээви с сыном?
— Она — другое дело, — ответил Виллу, — она мне и в сиделки годится. Но ведь я и на Ээви еще не женился, сижу только, как волк у загона, и щелкаю зубами. Ах, барышня, если бы вы знали, каким голодным волком я чувствовал себя все эти дни!
— Бросьте все это и становитесь хозяином Кырбоя, — сказала хозяйка, — там вы нужны, там вас ждут. Приходите сегодня же, хоть сейчас, вот в этом воскресном костюме.
Хозяйка умолкла, но Виллу был упрям, как бык, который готов идти куда угодно, только не туда, куда его гонят. Готов идти в огонь и в воду, только не туда, куда гонят, словно там его подстерегает опасность, гибель.
— Нет, — ответил Виллу, — не могу. В Кырбоя я буду для вас обузой, ненужным хламом, да и сам себе стану в тягость.
— Не тревожьтесь обо мне, — сказала хозяйка, — только соглашайтесь, если вам Кырбоя по душе.
Но Виллу не мог не тревожиться о хозяйке, хотя Кырбоя и было ему по душе. В Катку Виллу мог бы жить как угодно, он мог бы жить там даже слепым, безногим или безруким, и ему все-таки казалось бы, что жить еще стоит. Но идти в Кырбоя таким, какой он теперь, или совсем слепым — на это Виллу не мог согласиться. Мало того: разговаривая здесь в темноте с хозяйкой Кырбоя, Виллу невольно спрашивал себя, стоит ли ему, слепому и калеке, жить даже в Катку, если, несмотря ни на что, его так сильно влечет к себе Кырбоя?