— Вот, — нарушил молчание Роман Петрович. Его круглое лицо с мелкими капельками пота, выступавшими над верхней губой в минуты волнения, выглядело растерянным. В помещении сильно пахло масляной краской и побелкой, нечем было дышать. — Зашел посмотреть, как ты тут…
Лина, быстро овладев собой, выставив трубочкой свежие розовые губы, сдула щекотавшую лоб прядку волос и почти спокойным голосом ответила:
— Здравствуйте, Роман Петрович, с чем пожаловали?
Он подумал, что это жестоко с ее стороны — встречать лобовым вопросом, на который нечего было ответить. Она была рядом, и этого ему было достаточно, кому нужны бессмысленные разговоры?
— Зашел посмотреть, как поработали строители. Мы их с продмага сняли, некоторые возражали. Пришлось объяснить, что пища духовная не менее важна, чем телесная.
Лина охотно продолжила этот никчемный разговор. Бросила в угол тряпку и пошла по свежевыкрашенным, еще липким полам, показывая помещение, благодаря за помощь, сетуя на недоделки, чего-то прося и требуя.
Беловежский ее слушал и не слышал. Звон в ушах не проходил. Линины слова шли откуда-то издалека и до сознания не доходили. Потому что это были не те слова, которых он ждал.
— Две комнаты — это только начало, — хмуря светлые брови, говорила Лина. — Вы от нас, Роман Петрович, так легко не отделаетесь. Придется через полгодика выселять соседей — архив и добавлять нам помещений. Мы тут не управимся, нам тут тесно будет.
— Да у вас тут нет пока ничего, вон, стены пустые, откуда теснота-то, — говорил Беловежский, с отвращением слушая свой директорский хохоток и ненавидя и себя, и Лину за недостойное их притворство.
— Лина… — он вдруг остановился и взял ее за обнаженную по локоть руку. — Постой же…
Но она быстро вырвала руку, метнула в Романа Петровича затуманенный влагой взгляд, отвернулась и пошла дальше, хлопая спадающими с ног тапочками.
— Может быть, нам встретиться в другой обстановке и все обсудить? — вырвалось у него.
Она стояла у окна. Солнечный свет золотил ее профиль.
— Что обсуждать-то, товарищ директор?
Она была права, обсуждать было нечего. И все-таки наперекор ей и разуму он сказал тоном, не допускавшим возражений:
— Буду ждать после работы в Детском парке, за «Иллюзионом»!
Лина не ответила, но Беловежский понял, что она придет.
В Детском парке они встречались раньше, года полтора назад. Однажды, расшалившись, посетили аттракцион под названием «Иллюзион». Заплатив угрюмому и безразличному ко всему кассиру сорок копеек («двадцать с носа: цена иллюзий в наше время»), прошли по подъемному мостику и заняли места. Кроме них, в фургончике не было никого. Со скрежетом мостик поднялся вверх и исчез. Пути обратно не было. Автоматически закрылась дверь. Зажегся другой, более тусклый свет. И вдруг лавка, на которой они сидели, стала клониться назад. Лина вскрикнула и схватила Беловежского за руку. Одновременно в другую сторону опрокинулась передняя стена. На ее месте возникла другая, по-видимому, то была стена кабинета, поскольку ее украшала книжная полка. Поворот — и вот уже перед глазами стена спальни с нарисованной на ней большим зеркалом в позолоченной раме. Снова перемена декорации — и они уже в гостиной…