Уходя, Игорь не удержался от последнего вопроса:
— Христофор Кузьмич, а в милицию вы заявили о краже?
— В милицию? А зачем? Я же, кажется, сказал вам, что никаких драгоценностей в сейфе не было. Зачем беспокоить людей по пустякам, — ювелир отвел глаза.
Игорь спустился с высокого крыльца. Хотя дело шло к вечеру, солнце еще светило — не ярко, но ласково. В его лучах этот утопающий в садах уголок города выглядел уютным и мирным. Густой охрой отливала остроконечная крыша дома, в стеклах отражались пестрые цвета заката, казалось, будто художник смешал краски на мольберте и замер на мгновение, прежде чем начать задуманную картину, призванную удивить и порадовать мир.
Хорошо бы выяснить: зачем понадобился грабителям маленький зеленый сейф производства немецкой фирмы «Остер-Тага», если учесть, что в этом сейфе не хранилось ничего, кроме старых бумаг, как утверждал ювелир. И есть ли связь между кражей кольца у Медеи Васильевны и похищением сейфа?
Получив телеграмму, сообщающую о неожиданном приезде сына, подполковник в отставке Петр Ипатьевич Беловежский от волнения сунул очки не в кожаный очешник, а в стаканчик для карандашей, хотя в нормальном состоянии никогда бы этого не сделал («вещи, как и люди, должны знать свое место»), резко вскочил со стула и тонким голосом выкрикнул:
— Зина! Рома едет! Зина, где же ты?!
Уже сердясь, что жены, как всегда, нет в нужную минуту под рукой, он вышел из кабинета в коридор и, шаркая спадающими с ног кожаными тапками без пяток, остановился на пороге кухни. Седые кромки бровей дергались от гнева, сухие бескровные губы приняли осуждающее выражение. Весь этот гнев, все это кипевшее в нем в эту минуту раздражение против жены носили чисто внешний, показной характер, и серьезно к этим гневным вспышкам не относились ни он сам, ни его жена. За долгую совместную жизнь они безмолвно, не сговариваясь, пришли к соглашению. Считалось, что у старого служаки Петра Ипатьевича нетерпеливый и вспыльчивый характер, с которым надо, хотя бы для вида, считаться. На самом же деле (это тоже предполагалось членами семьи) старик отходчив, справедлив и в глубине души добр.
— Зина! Где же ты? — еще раз выкрикнул Петр Ипатьевич, но вдруг вспомнил, что вчера ворчливо попенял жене на длительное отсутствие сырников, до которых был большой охотник, и сегодня Зина спозаранку, пока он еще спал, отправилась на поиски творога.
Петр Ипатьевич против обычного задержался в постели. У него с давних лет было заведено — вскакивать чуть свет, делать на веранде зарядку, а затем пробегать трусцой по раз и навсегда избранному маршруту — улица Зеленая до конца, далее по периметру городского сада, пологий спуск в овраг, подъем и утоптанная сотнями ног дорога к деревне Зяблово, в которой почти все дома продавались, однако их никто не покупал, поскольку стало известно, что деревню вскоре поглотит развивающийся вдоль и вширь город. Он пробежал деревню на виду у мальчишек, хихикающих по поводу его красного — не по возрасту — спортивного костюма. Из-под заборов брехали собаки. Собак он терпеть не мог. Однажды откуда ни возьмись появился серый, тощий, похожий на волка пес, в два-три прыжка настиг Петра Ипатьевича и молча вцепился ему в ногу. Натянулась и затрещала эластичная красная ткань, Петр Ипатьевич ощутил резкую боль. Не растерявшись, он сильно ткнул собаку в худой бок, наклонился, схватил с земли палку и занес ее над головой для удара. Кешка, так звали этого разбойника, зарычав и оскалив в злобе острые желтые клыки, ретировался.