Славиков сказал:
— Зря ты его так, Роман Петрович. Тут разобраться надо. Нам, конечно, проценты нужны, ох как нужны. Но не всякие проценты, а советские. Нам небезразлично, что движет человеком. На кого он работает: на самого себя или на общество. Примаков всю жизнь заводу отдал…
Ежов:
— Он что — по своей воле по облдрамтеатрам таскался? Звонят из парткома, и я его чуть ли не силой выпроваживаю. Да ему легче десять деталей сделать, чем три слова произнести.
Веселкина:
— На словах-то мы горазды: «ветераны», «ветераны»… А как дойдет до дела…
— Товарищи! Меня не так поняли! — вскричал огорченный Роман Петрович.
Но было уже поздно.
Славиков пришел на помощь:
— Не расстраивайтесь, Роман Петрович. Я с ним поговорю. Ну так какое же мы примем решение? Подготовить, обсудить и утвердить кодекс о взаимоотношениях руководителей и подчиненных, так?
— Так, — подтвердил директор и вздохнул.
— Что же вам, Александр Юрьевич, не понравилось в моем выступлении? — спросил Беловежский Фадеичева, когда тот после заседания парткома прошел в его кабинет.
Фадеичев кинул на директора быстрый взгляд («сделал моментальное фото», — отметил про себя Роман Петрович) и, оценив степень его благодушия, сказал:
— Концовка, Роман Петрович, концовка… Смазали вы ее, видит бог, смазали.
— Вы имеете в виду мое высказывание по адресу Примакова?
— Да нет, пожалуй… Он вас просто не понял и потому обиделся. Тут вы не виноваты.
Беловежский не разделял веры Фадеичева в собственную правоту, но оставил эти его слова без внимания.
— Вы что, ожидали, что я наброшусь на Хрупова? Втопчу его в грязь?
Фадеичев пожал плечами.
— Зачем так грубо? Достаточно высказать негодование. И требовать увольнения ни к чему. Можно тихо и спокойно выдвинуть на другую должность. По собственному желанию. В нашем Привольском политехническом институте, например, освободилась кафедра металловедения. Достаточно было придать товарищу Хрупову небольшое ускорение, и он бы сам проделал путь по определенной траектории.
— Вы можете ответить мне на один вопрос: зачем мне и заводу избавляться от Хрупова?
Фадеичев выглядел растерянным.
— Заводу? Нет, заводу Хрупов, пожалуй, не мешает, — пробормотал он. — Я думал, что вы… Эти его выходки… Да вы сами несколько раз говорили, что…
— Это очень важный разговор, Александр Юрьевич. От того, как он закончится, зависит, сможем ли мы с вами работать дружно. Я в жизни претерпел многое от человека, который относится к людям так, как вы мне советуете. И внутренне порвал с ним, хотя это очень близкий мне человек.
Фадеичев покраснел, растерялся. Но быстро овладел собой. Вскочил, забегал по кабинету.