— Ну и вызнал? — спросил Лысенков.
Хоть и неловок был рассказчик, сбивался, запинался, десятки раз вставлял свое «вот оно как» и «того-етого», однако Адриан Лукич слушал не отрываясь.
Судорожным движением схватил бутылку водки, налил, залпом, выпил.
— Двое, говоришь, было красноармейцев? — спросил он, не сводя напряженного взгляда с лица Дмитрия Матвеевича.
— Двое… Черный и рыжий.
— Рыжий, говоришь. И еще парень из местных?
— Он их к шоссейке повел.
— А он-то куда делся?
— На мине подорвался.
У Лысенкова от удивления глаза полезли на лоб.
— А это откуда известно? Раз он погиб…
— То-то и оно, что не погиб. Говорят, только ногу сильно повредило. Добрые люди подобрали, спасли.
— А где же он?
— Кто его знает, — ответил Примаков. — Пропал, видно. А то бы дал о себе знать.
— Это точно, — без всякой убежденности проговорил Лысенков и впал в мрачную задумчивость.
Пустячное происшествие на дороге — неприятный разговор с работником ГАИ, придравшимся к черному стеклу «Волги», произвело на Лысенкова болезненно-сильное впечатление. К тем, кто брал у него рубли, трешки и пятерки, он испытывал сложное чувство презрения пополам с благодарностью. Своим поведением эти люди как бы подтверждали незыблемость старой поговорки: «Закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло». Мысль, что поговорка эта не врет, давала Лысенкову столь необходимое ему чувство безопасности существования. Закон существовал как бы для других, кто не имел возможности его обойти.
Всю свою жизнь, сколько себя помнил, Адриан Лысенков находился в непримиримой вражде с законом. Отца его, богатого, справного хозяина, не только раскулачили, но и, осудив на большой срок, сослали в дальние края.
Закон, в соответствии с которым все это свершилось, никак не мог устроить Адриана Лысенкова. Он затаил против него самого и тех, чьи интересы этот закон защищал, лютую ненависть. Ее потоки, яростные, жгучие, как кипящая лава, обрушились на его однокашника погодка Ваньку Коробова: сын бедняка, он благодаря крутому повороту колеса судьбы из мрачных низин, в которых обречен был существовать и он сам, и его семья, вдруг был вознесен на взгорок жизни. Для него, Ваньки, теперь светило солнце, ему были открыты все пути-дороги, ему отдала свое сердце Манечка, задумчивая статная девушка с толстой светлой косой, чистыми, как родниковая вода, голубовато-серыми глазами, негромкой, но исполненной силы речью.
Мог ли примириться со всем этим сын бывшего деревенского богатея Адриан Лысенков, прозванный своими сверстниками Рыжкой за сходство с местным бродячим псом — злобным и хитрым?!