После этих слов Надежда уткнулась своей красивой прической в плечо Хрупова и разрыдалась еще горше.
Николай Григорьевич осторожно снял с ее пальца золотое кольцо с аметистом и сунул в карман. В машине, выслушав рассказ Игоря Коробова о кольце, Хрупов поначалу засомневался: а не сочиняет ли парень? А может, он просто ошибся, приняв одно, увиденное мельком кольцо, за другое? Но Коробов утверждал, будто злополучное кольцо побывало в руках у ювелира, он внес в него изменения, которые отличают его от всякого иного. Ошибка невозможна.
Игорь говорил с Хруповым спокойно и убежденно. Слушая его, Николай Григорьевич дивился переменам, которые произошли за последнее время с парнем. От былой скованности ни следа. Живой, деятельный. До Хрупова доходили слухи о той кампании за переустройство гаража, которую развернул директорский водитель, о его критических выступлениях в стенгазете. И сейчас Коробов был активен, наступал на Хрупова, чуть ли не командовал им.
— Обязательно спросите у Надежды Семеновны, кто продал ей кольцо, — наказывал он.
— Думаешь, кто украл, тот и продал? — насмешливо спросил Хрупов.
— Нет, Николай Григорьевич, я так не думаю, — спокойно ответил Игорь. — Тем более, что я почти догадываюсь, кто стоял за кражей. Хочу узнать — не женщина ли продавала, небольшого росточка, смазливая, с родинкой на шее, вот здесь…
Расставаясь с Хруповым, Игорь Коробов обратился к нему с просьбой, не поможет ли он связаться с профессором Ярцевым. Говорят, что в молодости он воевал здесь, под Привольском, вместе с дедом Игоря выходил из окружения, не исключено, что может пролить свет на обстоятельства его гибели.
— А откуда ты узнал, что Ярцев именно здесь выходил из окружения?
— От отца Беловежского, — отвечал Игорь. — Он упомянул о Ярцеве в разговоре…
— Выходит, отец Беловежского тоже здесь воевал? Все все знают, одному мне невдомек.
В последний раз Хрупов виделся с профессором Ярцевым месяца три назад, вскоре после обсуждения его персонального дела на заседании заводского парткома. Приехав по делам службы в Москву, он тотчас же отправился в ярцевский институт.
Приоткрыл старую, недавно «освеженную» лаком тяжелую дверь и, ощутив щемяще острое воспоминание о своей невозвратной студенческой молодости, вошел в аудиторию. На мгновение он снова почувствовал себя худющим и загорелым до масляной черноты пареньком, бесконечно уверенным в себе и в своем будущем. Хрупов и сейчас был черен и не толст. Только вот веры в себя поубавилось.
Знакомый голос властно завладел его вниманием.
— В тысяча девятьсот девятом году пятнадцатилетнему студенту Гарвардского университета Норберту Винеру отказали в приеме в студенческий союз «Пи-Бета-Каппа», полное название которого означало — «Философия — кормчий жизни». Руководители союза сочли, что претендент на вступление слишком молод и слабо подготовлен. Спустя несколько лет Винер не без усмешки вспомнил о нанесенной ему когда-то обиде, а новой, созданной им науке дал название «кибернетика».