— Отчего это? — беспомощно шепчет она.
Плотник объясняет:
— Ну-ка глянь сюда. Сверху «вагонка», а под ею что? Деревянный сруб, бревна то есть… Четыре бревна — венец. Один на другом. Нижний венец оперся на фундамент. На кирпич то есть… Однако кирпич что? Он влагу любит. Так и жрет ее, так и жрет… А бревно что? Для нее влага хуже яда… Как напьется, загнивать начинает. Потому кладут рубероид, чтобы воду к дереву не пускать. Однако сгнил твой рубероид. Амба. Нет его. А след, и нижний венец погиб.
— То есть как погиб? Что же, по-вашему выходит, в доме и жить нельзя?
— Почему нельзя? Сколько-нибудь еще поживешь. Только недолго.
— Господи! Что вы говорите? Как это недолго? Вы не пугайте меня, а скажите лучше, что делать. Я ведь только что ремонт закончила. Пять тысяч истратила.
— Пять тысяч? — Михеич присвистнул. — Это ж надо! На такие деньги можно того… гулять и не работать.
Медея начинает злиться на него. Как будто это по его вине сгнил нижний венец.
— Вам бы только гулять! — гневно произносит она. — Как же это можно — жить и не работать?
— Ты ж не работаешь, — дерзко отвечает Михеич.
— Как это я не работаю? Да я вкалываю больше вас. От зари дотемна. Думаешь, легко одной такое хозяйство вести?
Она указывает в сторону дома, который стоит, сверкая яркой краской крыши, блеском лакированных дощечек «вагонки», ладный и крепкий на вид. От резкого движения широкий красный рукав кимоно соскальзывает, обнажая белую гладкую руку с голубыми жилками, просвечивающими сквозь кожу.
— Ишь, какая гладкая, — одобрительно говорит Михеич. — Видно, что на белых булках выросла да на сметане.
Медеей овладевает смех. Он накатывает на нее волнами. Кажется, у нее сейчас начнется истерика.
Плотника этот приступ веселья пугает.
— Ну, будя, будя… Исделаем. Заменим тебе нижний венец.
— Разве это возможно?
— Мы все могем. Вытурим тебя и хозяина с дачи. Подымем дом и заведем нижний венец.
— Господи! Чем же вы собираетесь дом поднимать? Домкратом, что ли?
— Не… Домкрат, тот что у автомобиля, не выдюжит. Тут трехтонный надоть, а где его взять? Мы без домкрата обойдемся. Рычагом. Навалимся всей артелью и сделаем. А ты нас не обидишь, хозяйка. Ведь не обидишь?
— Только сделайте! — вырывается у Медеи. Закусив губу крупными белыми резцами, она со страхом смотрит на дом. И ей кажется, что не жилое строение, а вся ее семейная жизнь находится под угрозой, того и гляди — осядет, даст трещину и повалится на сторону.
___
Примаков не отходит от верстака. Из театра звонят в партком, требуют немедленно прибыть для читки пьесы на рабочую тему. Ему говорят, а он словно не слышит. Буркнет: «Пусть Шерстков пьесы слушает» — и снова за работу. Сам начальник цеха Ежов к Примакову пожаловал: