Вдруг дверь распахнулась, и в трактир ворвался Гарри Кинч. Гарри был племянником того самого Вилла Кинча, который много лет тому назад прибежал сюда, когда Ремедж отказал ему в обрезках для его маленькой дочки Элис. Но и тут сказывалась разница поколений. Гарри гораздо лучше разбирался в политике, чем Вилл. И у Гарри в руках был последний номер «Аргуса».
Он остановился на одно мгновение, оглядывая посетителей, затем прокричал:
– Об этом написано в газетах, товарищи! Наконец-то все ясно… – Голос его обрывался. – Нас продали… обманули…
Все глаза обратились на Кинча.
– Что такое? – спросил хрипло Слэттери. – О чем ты, Гарри?
Гарри откинул волосы со лба:
– В газете напечатано… новый закон… это величайшее надувательство, такого еще не было… Они не дали нам ничего, товарищи. Ни единого… – Тут голос совсем изменил ему.
Гробовая тишина наступила в трактире. Все знали, что им было обещано. И бессознательно надежды каждого из этих людей были сосредоточены на новом законопроекте.
Первым зашевелился Джек Риди.
– Покажи скорее газету! – сказал он. Схватил ее и принялся читать. Все склонились над столом, толкая друг друга, вытягивая шеи, чтобы заглянуть в газету, где крупным шрифтом были напечатаны все пункты предательского закона.
– Клянусь богом, так и есть! – сказал Джек.
Ча Лиминг, уже полупьяный, в бешенстве вскочил со стула.
– Это уж слишком, – заорал он. – Мы этого так не оставим!
Все заговорили разом, поднялся шум. Газета переходила из рук в руки. Теперь встал и Джек Риди, снова хладнокровный, сдержанный. В этом хаосе он прозревал новые возможности. Глаза его уже больше не были мертвы, они горели.
– Дай еще виски, – сказал он. – Живее!
Он залпом выпил виски, оглядел присутствующих, затем крикнул:
– Я иду в клуб. Кто хочет, может идти за мной!
Раздался ответный рев. Все кинулись за Джеком. Толпа хлынула из трактира в грозовую тьму улицы и устремилась, с Джеком Риди во главе, по Каупен-стрит, к зданию клуба.
Там у подъезда собрались уже и другие рабочие, все больше безработная молодежь, люди, уволенные из «Нептуна» при первом сокращении, ввергнутые в беспросветное отчаяние этой новостью, которая молнией облетела Террасы и окончательно убила все надежды.
Джек взбежал по ступеням и остановился лицом к толпе. Над дверью горел электрический рожок, похожий на желтую грушу на прямом суку, и свет падал на лицо Джека, в котором отражался его несломленный дух. Внизу было уже почти темно. Уличные фонари слабо мерцали, разливая только местами лужицы света.
С минуту Джек стоял перед толпившимися во мраке людьми. Выпитое им виски превратило горечь души в яд, во всем его теле, казалось, бурлила эта горькая отрава. Джек чувствовал, что наступает его час, тот час, ради которого он страдал, для которого был рожден.