– Ты всегда был охотник до яблок, Дэви, я вспомнила об этом вчера, когда была в лавке.
– Да, мама. – Он улыбнулся в ответ. Это доказательство ее заботливости и трогало и забавляло его. – Но в прежние времена они не так уж часто мне доставались!
Марта с легкой укоризной покачала головой, затем сказала:
– Не забудь вечером после работы привести ко мне Сэмми. Я сегодня пеку сладкий крендель с изюмом.
– Ну, мама, – запротестовал Дэвид, – в конце концов Энни подаст на тебя в суд, если ты будешь каждый день похищать у нее Сэмми и к завтраку и к обеду.
Марта отвела глаза. В лице ее не было вражды, одно лишь легкое замешательство.
– Ну что ж, – пробормотала она наконец, – раз ей это неприятно, пускай и сама приходит. Мой Сэмми сегодня в первый раз идет на работу в шахту, – как же можно, чтобы я не испекла ему крендель?
Она замолчала, пытаясь скрыть волнение под притворной суровостью.
– Слышишь, Дэвид? Позови и ее тоже.
– Слышу, мама, – ответил он, направляясь к двери.
Но Марта считала своим долгом проводить его и собственными руками открыть перед ним дверь. Она теперь всегда это делала, это было с ее стороны величайшим доказательством расположения к нему. Стоя в темноте, на пронизывающем ветру, она медленным движением головы ответила на его прощальный кивок и потом, упершись одной рукой в бок, глядела, как фигура сына мелькала по Инкерманской улице. Только когда он скрылся из виду, Марта, закрыв дверь, вернулась в теплую кухню. И тотчас же, несмотря на ранний час, она с какой-то тайной радостью принялась доставать все, что нужно для пирога, – муку, коринку, цукат, выкладывать все это торопливо, любовно, чтобы приготовить пирог для Сэмми. Она пыталась, но не могла скрыть радость, победно сиявшую на ее всегда хмуром и надменном лице.
Дэвид шел по Террасам, и шаги его, будя эхо, звучали среди других шагов в предрассветном морозном сумраке. Смутные тени шагали рядом с ним, как добрые товарищи, – это шли рабочие утренней смены. Глухие приветствия: «Здорово, Нед», «Здорово, Том», «Доброе утро, Дэви». Но большинство идет молча. Идут тяжело ступая, с опущенной головой, дыхание белым паром вьется на морозе, там и сям слабо вспыхивают огоньки трубок; идут сплошной толпой теней, шагают вперед люди предрассветных сумерек.
Со времени своего возвращения в «Нептун» Дэвид всякий раз остро переживал эти минуты. Он говорил себе, что если ему не удалось быть в авангарде борющихся, то, по крайней мере, он идет в рядах своих товарищей, рабочих. Он не изменил ни им, ни себе. Его участь связана с их участью, его будущее – их будущее. Эта мысль рождала в нем мужество. Быть может, наступит день, когда он снова выйдет из шахты, чтобы повести армию тружеников навстречу свободе. Он инстинктивно поднял голову.