И конечно, всё-таки основное использование слова «кулисы» именно во множественном числе (хотя в театре вполне в ходу и «левая кулиса», и «правая кулиса), но в метафорическом смысле – конечно, кулисы.
И даже чаще – за кулисами.
Вот здесь и начинается тайна.
* * *
Я не был театральным ребёнком, о которых говорят «он вырос за кулисами». Нет, я вырос в семье инженеров, которые ходили на обычную работу, учился в обычной школе в городе Ташкенте.
Правда, только до 8 лет. Потом меня приняли в престижную музыкальную школу при Ташкентской консерватории, и с тех пор моя жизнь неразрывно связана с музыкой.
Но никаких кулис там не было, театром и не пахло. Было довольно трудное и неромантичное исполнение гамм и этюдов, и занудное пиление своего инструмента (учился я на виолончели).
Однако попал за кулисы я довольно рано. Это было случайно, но, как известно, случай – это орудие бога.
В Ташкенте, в центре города находился огромный оперный театр имени Навои (он и сейчас там находится, я думаю. Хотя, наверное, таким уж огромным он мне не покажется…).
Оперный театр был частью культурной политики Коммунистической партии и лично товарища Сталина. Вождь, как известно, оперу любил, ходил в Большой театр довольно часто, и в 30-е годы все столицы союзных республик обзавелись оперными театрами.
Кто туда ходил и ходил ли вообще – мало кого волновало. Главное – театр был, штат был укомплектован, был балет, оркестр, хор, всякие цеха, на всё это тратились огромные деньги.
* * *
В Ташкентском театре, рассказывали мне старожилы, было «Правило Восьми». Это означало, что спектакль начинается только в случае, если в зале есть 8 человек. Если 7 – спектакль отменялся. Надо заметить, что в спектакле участвовало человек 100, а то и больше, ведь это же опера, хор, оркестр, балет и т. д.
Так вот артисты смотрели в щелочку занавеса и считали зрителей в зале. – Так, пока 6 – есть шанс. – Уже 7. – Ах, черт, пришел Восьмой. м-да, придется играть.
Все расходились по местам.
* * *
Особенно Коммунистическая партия настаивала, чтобы ставились оперы на местные темы, и написанные местными композиторами. В связи с отсутствием таковых приглашались специально обученные люди из центра, которые и писали эти национальные оперы, иногда анонимно, иногда в соавторстве. Это была широко развитая индустрия, и сейчас даже трудно себе представить, как работал этот отлаженный механизм советской многонациональной культуры.
Выбирался поэт-писатель, так сказать, национальный классик, в каждой республике был такой, а то и два или три. Ему заказывалось либретто – конечно, по национальному эпосу или по каким-нибудь историческим событиям, связанным с установлением советской власти.