Потом выбирался местный композитор, тоже из корифеев, и он писал собственно оперу. По большей части он писал, скажем мягко, мелодии, а реальный клавир и партитуру делали совсем другие люди.
Далее была премьера, которая имела большую всесоюзную прессу, затем декада этой республики в Москве, спектакль в Большом театре или во Дворце Съездов, и целая горсть наград, премий, званий, дач, автомобилей, и многого другого… Это происходило из года в год, и механизм работал безотказно.
Но это всё я узнал потом.
А пока меня ребенком водили на спектакли театра Навои, и я посмотрел тогда какие-то детские оперы типа «Морозко», а также балет «Щелкунчик».
Но однажды. У моих родителей были знакомые, семейная пара, у них был сын моего возраста, с которым мы приятельствовали. А его отец, дядя Сеня, работал в театре Навои завпостом.
О, теперь-то я знаю, как важен в театре завпост, то есть заведующий постановочной частью, а тогда понятия не имел, что это такое, и думал, что он заведует каким-то постом, то есть стоит на посту, что-то вроде сторожа.
Так вот, однажды дядя Сеня позвонил, поговорил с моей мамой, назавтра я был приведен в театр и в первый раз в жизни зашел туда не с главного, а со служебного входа.
И впервые попал за кулисы.
В Театре ставилась опера Петра Ильича Чайковского «Черевички».
Честно сказать, я помню всё это очень смутно, а опера впоследствии оказалась довольно слабой, на мой вкус. Но это говорит сегодняшний взрослый человек, а тогда мальчик лет одиннадцати был в полном восторге. Мы, несколько мальчишек, играли свиту Беса, бегали за ним, держали за хвост, он прятал какой-то мешок в печку…
Конечно, символично, что это был Бес. В каком-то смысле был в этом некий бесовский соблазн. Этот «бес музыкального театра» засел во мне глубоко, я даже и не подозревал, что в тот момент прошел инициацию, был инфицирован «геномом» музыкального театра, и пронес его через всю жизнь.
Неудивительно, что в Москве уже несколько сезонов идет моя опера «Мелкий Бес» на Камерной сцене Большого театра. Этот Бес – явный потомок того Беса, которого я держал за хвост в ташкентском театре.
* * *
Ну а следующим этапом моего приближения к миру закулисья был Москонцерт.
Конец 60-х – начало 70-х, я студент Института им. Гнесиных и играю на рояле где придется, чтобы заработать деньги.
И по линии Москонцерта гастролирую по СССР.
О, это было жестко.
Мне, юному композитору (о том, что я композитор, на тот момент знал только я и мои ближайшие родственники), приходилось играть что попало, часто аккомпанировать с листа каким-то немыслимым певицам и певцам, практически как в той миниатюре Лёвы Оганезова, когда «тут вы играйте, а тут не играйте, а здесь на полтона выше, а тут пятно, это мы селедку ели». На сцене это всё очень смешно, а в жизни, когда впервые видишь человека и должен ему тут же аккомпанировать, бывало совсем не смешно.