Ведет программу Эдриэнн – она опытная и приятная, вела дневные передачи на главных каналах, потом по неизвестным причинам попала в немилость. Ходили слухи об употреблении наркотиков и неслужебных отношениях с сотрудником канала «Ай-Ти-Ви», точных причин никто не знает. Эдриэнн какое-то время посидела без работы, затем ее агент намекнул, что она согласна сниматься и на кабельном телевидении, и в корпоративных видеопроектах, и вообще где предложат. Для «Откровенного разговора» она просто находка. Сам концепт противен ей так же, как и мне, но тоже нужны деньги, поэтому Эдриэнн неприязни не показывает. Особенно перед включенной камерой.
Ведущая радушно улыбается гостям – те и не подозревают, что у нее в ухе гарнитура, и Стелла за перегородкой нажимает на кнопку и диктует в микрофон ход беседы.
– Начни со счастливого воссоединения Луизы с Шейлой. Затем травля. Потом хорошенько развей тему с Дэвидом. Пусть они его по очереди пропесочат!
У Стеллы дурацкая привычка наклоняться к микрофону, Эдриэнн убавляет громкость на аппаратике, прикрепленном на поясе сзади.
– Ну, готовы? – торопит Стелла.
– Камеры на площадке готовы? – спрашивает Энди и отдает последние распоряжения четырем операторам.
Ассистент начинает обратный отсчет:
Десять. Девять. Восемь.
Я пристально смотрю на красные лампочки мониторов, пытаюсь сосредоточиться на работе, не представлять себе лицо Кэрол, ее больные глаза.
Семь. Шесть. Пять.
Три свечи. Картина Уистлера.
Четыре. Три. Два. Один.
* * *
Я шире раскрываю глаза, чтобы сосредоточиться на настоящем моменте, не отвожу взгляда от мониторов – тщетно. Мысленные перемещения во времени я теперь не контролирую. Сцены из прошлого вторгаются в реальность.
Глаза режет от напряжения, я зажмуриваюсь и снова оказываюсь в школе. Замкнутое пространство – меньше аппаратной. Исповедальня в школьной часовне – деревянная кабинка, где пахнет мастикой и воском горящих свечей.
Каждую неделю перед службой нам полагалось исповедоваться. Поначалу процесс меня забавлял, я выдумывала себе грехи. Потом, на четвертом году, наша жизнь перевернулась. Сижу в кабинке и гадаю – а правда ли есть Бог и правда ли он все видел? И соблюдают ли священники тайну исповеди?
– Грех ли это – нарушить клятву, святой отец? – шепчу я, шаря по карманам формы в поисках носового платка, а сама думаю: «Только бы он не узнал мой голос!»
– Зависит от ситуации. Клятва подразумевает доверие. Предавать доверие нехорошо. Однако не все клятвы ведут к добру. Расскажешь мне, в чем именно ты поклялась?
– Нет! – Сердце бешено колотится. – А Бог?.. Он правда все прощает? Все-все? Если ты очень-очень сожалеешь…