* * *
Мы валялись на лужайке у монастыря. Кэрол, Салли и я. Вдалеке одна из монахинь ездила на газонокосилке. Помню, как черное колесо на секунду зависло в воздухе, я застыла в ожидании, но потом машина выровнялась. Тем временем Кэрол говорила нечто, не поддающееся осознанию. А ее рука теребила травинки.
– Ты не можешь быть беременна, Кэрол! Что за глупости! У тебя даже парня нет! Как ты умудрилась забеременеть?
Это Салли. Я смотрю, как шевелятся ее губы, а сама не нахожу слов. Двойное потрясение – то, что случилось с Кэрол, и предательство – почему она раньше молчала? С того самого кошмарного спиритического сеанса Кэрол ходила грустная, чужая и держалась отстраненно. Но скрывать от нас отношения, причем настолько серьезные, что даже до этого дошло?.. А я-то думала, мы все друг другу рассказываем – важное и не очень.
Нам четырнадцать. Сами еще дети. Не может она быть беременна, черт возьми!
– От кого, Кэрол? От кого? Почему ты нам не сказала? Я не понимаю!
У Салли на лице ни кровинки, голос почти срывается на визг, заглушает мерное тарахтение газонокосилки, которая методично ездит слева направо по спортивному полю в некотором отдалении от нас.
Кэрол теребит траву, она, в отличие от Салли, спокойна и холодна. Она не плачет. Она практически бесстрастна. Я хватаю ее за руку. Хочу остановить движение. Поймать взгляд.
– Какая разница? – говорит наконец она. – От одного парня. Живет рядом. Во время каникул. Хотела попробовать. Это была ошибка. Нас занесло… Я не собиралась… В общем, мне нужна помощь. – Тут она поднимает глаза, но не на Салли, которая больше всех говорила, а на меня.
– Ты, наверное, ошиблась, все обойдется! Просто менструация запаздывает! – тараторит Салли.
Кэрол высвобождает руки и трет ладонь о ладонь, стряхивая налипшую траву.
– Я сделала тест, – говорит она. – Точнее, три теста. Никакой ошибки. Нужно избавиться от него, пока не поздно, правда? Вот только согласятся ли мне помочь, не ставя в известность маму?
Больше всего пугает ее спокойный тон.
– Избавиться? Боже правый! – в ужасе восклицает Салли – в ней говорят набожность и страх. – Нет, Кэрол! Ты ведь не собираешься… Нельзя же…
Кэрол на долю секунды почти теряет самообладание, закусывает дрожащую нижнюю губу, однако быстро берет себя в руки и вновь смотрит мне в глаза.
– Мама тебе не разрешит! – продолжает Салли. – Это грех! Смертный грех! Мы не должны его совершать, потом никакой исповедью не отделаешься.
– Глупости, – отвечает Кэрол. – Маме я не скажу. Исповедоваться никто не пойдет. Мы никому не скажем. И это не грех.