Мы вернулись с обеда, и я отправилась сразу в кабинет – если заявление на отгул подпишут, то нужно сейчас успеть доделать всю работу. Я уже открывала дверь, когда меня окликнула девушка (имя ее к своему стыду не помню, но она точно была из группы поддержки Зои).
– Лида, – крикнула она.
– Что? – обернулась я.
– Тебе звонили…
Сердце нехорошо заныло.
– Кто? – прошептала я.
– Да Горшков твой, – хихикнула она. – Просил тебя позвать, но ты уже ушла на обед.
Горшков! Моя персональная головная боль…
* * *
Квартира N 21 в доме 14 на улице Ворошилова встретила меня звенящей тишиной. Я позвонила в дверь, долго никто не открывал, хотя изнутри можно было уловить какие-то звуки, шебаршение, поскрипывание, вздохи.
Примерно через минут десять, когда мое терпение таки лопнуло и я стала решать – уходить домой или попробовать всё выяснить у участкового, дверь вдруг медленно-медленно приоткрылась. Пахнуло спертым воздухом давно непроветриваемого помещения. Я заглянула в полумрак прихожей – там никого не было. А дверь продолжала открываться дальше. Сама! Вдруг явственно послышалось какое-то сопение. У меня волосы встали дыбом, а сердце застучало где-то в горле со скоростью отбойного молотка. С полупридушенным всхлипом я отскочила обратно, в спасительный свет подъезда.
– Тётя, ты ко мне пришла в гости? – вдруг послышался тоненький голосок, с присюсюкиванием.
И тут я, наконец, посмотрела вниз и увидела – из-за двери застенчиво выглядывала маленькая черноглазая девочка, примерно лет четырех. Донельзя замурзанная, в полуспущенных застиранных колготках и байковой кофточке некогда желтого цвета, заляпанной вареньем и кашей. В спутанных до состояния войлока черных волосенках сиротливо болтался полуразвязанный гипюровый бант. При этом девочка выглядела довольно упитанной и щекастенькой.
– Тётя! – она нетерпеливо дернула меня за подол пальто.
– Что? – наклонилась я к ней.
– А что ты мне принесла? – букву "Р" она выговаривала через раз, видимо только научилась и еще не всегда могла ее правильно применять.
– Ты кто? – спросила я. – И где твоя мама?
Блин, у меня даже конфетки для нее, и то нет.
– А мамы нету! – заявила малявка, развернулась и устремилась куда-то внутрь квартиры.
– Ты сама? – крикнула я вглубь квартиры, но ответа не последовало.
Я в одиночестве осталась стоять у раскрытой входной двери.
Дурацкая ситуация, я совершенно растерялась: с одной стороны, нужно все выяснить, с другой – как еще посмотрят родители на то, что чужой взрослый человек будет в их квартире наедине с их ребенком в их отсутствие? А с третьей стороны, раз за коммуналку этой квартиры плачу я, значит я (точнее Лидочка Горшкова) не совсем посторонний человек и имеет право, как минимум, выяснить, что здесь творится.