Ну вот.
Значит, я стоял наверху и протирал плафон. А Федя внизу держал стремянку.
И тут вдруг появился Туполев. Никогда он тут не был! Что ему делать в заводской столовой? И вдруг!..
Невысокого роста, плотный, в рабочей куртке, чуть сползающей с плеча… Наполеон! Жуков! Явление Христа народу!
Он шел не торопясь впереди свиты, и было ощущение, что воздух расступается метрах в трех перед ним.
Народ замер. Кто у кассы, кто с подносом в проходе, кто с ложкой во рту!
Он прошел и ушел не оглядываясь но еще какое-то время царила мертвая тишина.
И все это насмерть впилось мне в голову, потому что, когда он появился, Федя, как и все, вздрогнул и обернулся.
Ладно бы просто обернулся! Но он вздрогнул!
И вместе с ним вздрогнула и покачнулась стремянка.
Повторяю, четыре метра, подо мной котлы с супом и «раздаток».
Я успел крикнуть «Ой!» и схватился за штангу двумя руками. Больше рук, чтобы держать плафон, у меня не было, поэтому он качнулся и ахнул вниз.
Дальше опять как в замедленной съемке.
Вот уходит Андрей Николаевич… Вот люди, застывшие кто где…
Вот Федя с выпученными глазами… И медленно летящий вниз плафон…
Чуть перед самой кассой…
Вот мужик с подносом отходит от кассы… Лысый толстый мужик с подносом, полным еды.
Дальше все понеслось вскачь!
Плафон об лысую башку бздинь, но не разбился, а подскочил и об пол вдребезги.
Федя прыснул от страха по прилавок «раздатка».
Я повис на штанге, ногами удержав падающую стремянку.
Все, кто был рядом с мужиком, замерли и втянули головы в плечи в ожидании неизбежного смертоубийства!
Но этот дядька как стоял с подносом, так вроде как застыл.
Потом хрипло так сказал: «Ну, бл…» – и ушел. Ушел не в смысле к себе за столик, а вообще ушел из столовой вместе с подносом!
Как меня снимали, как вытаскивали Федю из-под прилавка, как народ хохотал до колик – это все неважно. Интересно другое.
Мужик этот исчез вообще! Вместе с подносом. То ли к себе в цех ушел, то ли в медпункт, то ли вообще ушел с завода вместе с подносом! Не знаю.
И никто не знает.
Но шутки шутками, а к этому времени я уже имел третий разряд и мог работать самостоятельно.
И я мотался по цехам, ремонтировал станки, тельфера, где надо менял проводку, в общем, работал! И работал, клянусь, с удовольствием! Мне это нравилось – когда у нас в мастерской раздавался звонок телефона и кто-то говорил: «Алло, кто это? Аркадич, ты? Слушай, зайди в литейку, там чего-то с подъемником!»
И я шел и чинил подъемник.
Но главное, были праздники!
Перед Седьмым ноября, Двадцать третьим февраля, Восьмым марта, Первомаем, Днем Победы и, разумеется, перед Новым годом по заводу ходила комиссия и проверяла чистоту и порядок. Это был строжайший ритуал, с соблюдением всех формальностей и со всеми вытекающими последствиями, вплоть до лишения 13-й зарплаты и премий!