К девяти мы выглядели так, как будто всю ночь разгружали вагоны с Альперовичами.
Ровно в девять пятьдесят пять мы вытолкали его из квартиры.
В девять пятьдесят шесть он выбежал из дома.
В девять пятьдесят семь он вошел в подъезд напротив.
В девять пятьдесят девять он вдавил кнопку звонка у двери указанной ему квартиры.
Зинка спала как убитая. Естественно, она забыла о вчерашнем тут же, как пришла домой. Она вообще все это приняла за шутку.
Когда раздался звонок, она решила, что это будильник. Она его сунула под подушку. Но звонок не прекращался. Он звенел и звенел. Это был хороший звонок. Сейчас таких уже не делают. Это был такой звонок, который был слышен с автобусной остановки. И он звенел не переставая. Он бы мертвого мог поднять, этот звонок.
Зинка была еще жива, и он поднял ее.
Она встала, и в одной ночной рубашке пошла, и, не открывая глаз, открыла дверь.
– Здрасте, – сказал Альперович. – Я к вам!
И он сунул ей гвоздики под нос.
Зинка открыла глаза и отшатнулась.
Перед ней стоял некто весь в черном, с двумя красными гвоздиками и еще в черных перчатках. И у него текло из носа и слезились глаза.
Увидеть такое со сна в десять утра в воскресенье и не обосраться сразу – нужно быть либо врачом с очень большим стажем, либо разведчиком-нелегалом. Зинка была лимитчицей на заводе железобетонных конструкций. Ей было по фигу все.
Она резонно решила, что в подъезде кто-то умер. И этот, вероятно, из похоронного бюро, пришел за покойником, но ошибся дверью.
– Вы, наверное, этажом выше. Вы за кем приехали?
– Вы Зина?
– Да.
– Тогда я к вам. Можно войти?
– Ты кто?
– Я Алик. Меня Марик прислал. Он сказал, что сам не может. И прислал меня.
– А чего с двумя цветками? Чего с двумя-то?
– Один вам!
– Ладно, зайди, а то дует…
Она пошла и легла опять в кровать. А он пошел за ней. В десять ноль две он придвинул стул к ее кровати и сел. В десять ноль три он задал вопрос, от которого она проснулась окончательно.
– У вас радио есть?
– Есть.
– Где?
– На кухне.
Он пошел на кухню и включил радио на полную громкость. Это было именно радио. Не приемник, а радио. Такая коробочка пластмассовая. Там не было никаких разных программ. Там было одно колесико «громче-тише», и все. Он сделал громче.
Передавали хоральные прелюдии и фуги Баха.
Он вернулся в комнату. Зинка сидела на кровати и вспоминала, что было вчера.
Он подошел к ней, шмыгнул носом и сказал:
– Потанцуем?..
Он ушел от нас в девять пятьдесят пять.
К ней он пришел без одной минуты десять.
В десять часов семь минут у нас стали выламывать дверь.
Мы открыли, и он вошел.